Лори Ли - Сидр и Рози

Бабуля Трилль имела оригинальное чувство времени, которое у нее, казалось, следовало своему старинному образцу. Она завтракала, например, в четыре утра, обедала в десять, чай пила в два тридцать и в пять снова была в постели. Этот режим никогда не менялся ни зимой, ни летом, и определился, вероятно, днями ее детства, когда она жила со своим отцом в лесу. Мне этот порядок казался чудовищным, нарушающим основы порядка вещей. Но время Бабули Трилль принадлежало Богу, или птицам, и, хотя у нее и были часы, она держала их только для тиканья, так как их стрелки свалились много лет назад.

По сравнению со скрытной, почти пещерной жизнью, которую вела Бабуля Валлон внизу, дверь Бабули Трилль была постоянно распахнута, и ее гостиная ежедневно приглашала нас. Да она и не имела никакой возможности избегать нас, так как находилась полностью во власти нашей активности. Вход в ее коттедж располагался сразу же за нашей калиткой. Вокруг двери стояли вазоны с геранью. Крохотная комнатка открывалась прямо на берег и просматривалась как птичье гнездо. Запах сухого белья и гаруса наполнял ее, смешиваясь с характерным более сладким запахом старой плоти.

— Вы дома, Бабуля Трилль? Вы там, Ба?

Конечно — где же ей еще быть? Мы слышали ее хриплое дыхание там, внутри.

— Секундочку, сейчас буду готова. Опять вы, шалопаи?

— Мы пришли в гости, Ба.

— Не заденьте вазоны, или я разрежу вас на кусочки.

Наша троица бочком втискивается в комнатку. Бабуля Трилль сидит у окна, расчесывая редкие седые волосы.

— Что вы делаете, Ба?

— Просто жду. Жду и расчесываю остатки волос.

От горящих поленьев в комнате висит голубоватая дымка. Мы медленно продвигаемся вдоль накопленных за жизнь сокровищ, открывая коробочки, набивая катушками ниток чайнички, запуская тарелки по полу. Старушка сидит и терпеливо наблюдает за нами, почти не делая замечаний, сухая желтая рука все снует вверх-вниз, а чернозубая расческа, скользя сквозь волосы, кажется, выгребает последнюю золу из печки.

— Вы лысеете, Ба?

— Что вы! У меня еще вполне довольно осталось.

— Но они выпадают.

— Вовсе нет.

— Посмотрите-ка на этого мертвяка, он упал с вашей расчески.

— Это полезно. Освобождается место для других.

Для нас это не имело значения; так, просто тема для разговора, любой предмет бы подошел. Но внезапно старушка вскочила и начала носиться по комнате.

— Та, внизу! У меня осталось больше волос, чем у нее! Та уже лысая, как коленка! Гадкая старая тупица, я видела, как она уходила. Она плохо кончит, помяните мое слово.

Когда вспышка закончилась, она снова застыла у окна, сворачивая волосы в жидкий узелок на макушке. Движения ее сморщенных рук, отточенные многолетней тренировкой, были прекрасны; пальцы летали и завинчивали, и зашпиливали, работая вслепую, без помощи зеркала. Результатом было плотное, совершенное строение, маленький, сияющий снежок.

— Уберите свои лапы от моих ящиков! Там женские вещи!

Теперь, когда ее прическа была сделана, она могла позволить себе расслабиться. Надев разбитые, в стальной оправе очки и сняв висящий на стене календарь, она начинала зачитывать оттуда куски вслух. Читала она четким, торжественным голосом, будто из Священного Писания.

«Трагическое сообщение о бедствии на море, в районе островов Антиподов». Это за июнь, бедные люди, у всех ведь семьи и все такое прочее. «Группа ученых спустится в расщелину для получения результатов, может быть, ценой собственной жизни…» Ох! Ну да ладно, раз уж они должны исследовать такие места. «Труп убитого будет выставлен в западной части города» — скандал. Ну что я вам говорила! Я знала, что идут такие времена. Я ожидала чего-то подобного. — Она листала странички, пробегая месяцы, но обязательно уделяла внимание Предостережениям, которые глубоко задевали ее. «Кризис в парламенте»… «В дом ударила молния»… «Нарушение порядка»… Королевский сюрприз»… «Турецкая резня»… «Голод»… «Война»… «Король испытывает легкое недомогание»… — Перечень болезней, кажется, доставлял ей удовольствие, подкрепляя ее понимание порядка. На страничках Старого Мира она находила страшные предсказания, но вовсе не пугалась. Тревожные сигналы не были ни угрозой, ни пророчеством, они были просто перепечатками; успокаивающими, потому что хоть и страшные, но знакомые, составленные из того, что было модно говорить еще в пору ее далекой молодости — отравляющая газетная жвачка, которую она так послушно жевала и заглатывала, но тем не менее до сих пор жива.