Вашингтон Ирвинг - Дольф Хейлигер

Оказалось, что он наткнулся на одну из тех бродячих охотничьих партий, какие в те дни нередко составлялись из поселенцев, живущих на берегах Гудзона. Охотник всегда гостеприимен, и ничто не делает людей общительнее и проще, чем встреча в глуши. Начальник партии, лукаво посмеиваясь, предложил ему глоток горячительного напитка, чтобы согреть, как он выразился, простывшее сердце. Он велел также одному из своих подчиненных принести из лодки, что стояла поблизости, в небольшой бухточке, что-нибудь из одежды, так как та, что была на Дольфе, промокла насквозь, и ее следовало просушить у огня.

Дольф выяснил, что, как он и прежде подозревал, выстрел из ущелья, чуть-чуть не положивший предел его земному существованию, когда он стоял у самого края пропасти, исходил от тех самых людей, с которыми он сидел теперь у костра. Один среди них едва не был раздавлен обломком скалы, который случайно свалил Дольф, и жизнерадостный охотник в широкополой шляпе с оленьим хвостом выстрелил, целясь в то место, где, как он видел, зашевелились кусты, предполагая, что это какое-нибудь животное. Он весело посмеивался над своей ошибкой и, будучи уверен, что отпускает великолепную охотничью шутку, сказал: "Честное слово, голубчик, если бы я увидел вас хоть мельком, вам пришлось бы сковырнуться с вашей скалы. Антони ван дер Хейден бьет обычно без промаха". Последние слова раззадорили любопытство Дольфа, и несколько предложенных им вопросов уяснили ему характер этого человека и окружающей его ватаги лесных бродяг. Охотник в широкополой шляпе и охотничьей блузе был, таким образом, не кто иной, как Антони ван дер Хейден из Олбани, о котором Дольфу не раз приходилось слышать. О нем и в самом деле ходила куча всяких рассказов: будучи человеком во многих отношениях незаурядным и ведя причудливый образ жизни, он приводил в изумление своих тихих и смирных голландских соседей. Обладая значительным состоянием, – отец оставил ему в наследство обширные пространства дикой, никем не заселенной земли и целые бочонки, полные вампума [ *], – он имел возможность беспрепятственно удовлетворять свою склонность к бродяжничеству. Вместо того чтобы вести спокойное и размеренное существование, есть и пить в положенное для этого время, выкуривать для развлечения трубку на скамье перед домом и проводить ночь в удобной постели, он находил удовольствие в опасных и утомительных странствиях по горам и лесам. Он никогда не чувствовал себя таким счастливым и жизнерадостным, как бродя где-нибудь в лесных чащах, ночуя под деревьями или в наскоро сложенном из древесной коры шалаше, а также плавая по реке или какому-нибудь неведомому горному озеру, занимаясь рыбной ловлей или охотою на болотную дичь и живя один Бог знает как.

Он был большим другом индейцев и горячим поклонником их образа жизни, в котором находил подлинную свободу и который казался ему мужественным и благородным. Даже в Олбани он постоянно имел при себе нескольких краснокожих, которые слонялись по всему дому, спали, подобно собакам, на солнцепеке, готовили охотничьи и рыболовные снасти для очередной экспедиции и стреляли из лука по цели.

И хотя эти дикари подчинялись геру Антони столь же беспрекословно, как подчиняется охотнику свора собак, тем не менее они немало досаждали привыкшим к тишине и порядку соседям. Антони ван дер Хейден был, однако, богат, и никто не решался перечить ему в чем бы то ни было; кроме того, он был прост в обращении и всегда оживлен и весел, и это снискало ему популярность. Идя по улице, он неизменно напевал какую-нибудь старинную голландскую песенку и за целую милю шумно приветствовал всякого встречного; входя к кому-нибудь в дом, он дружески хлопал хозяина по спине, жал ему руку до тех пор, пока тот не начинал корчиться и стонать, целовал у него на глазах его хозяйку и дочерей – словом, у гера Антони не было ни капельки чванства или надменности.

Кроме индейцев вокруг него постоянно толклись трое или четверо белых; эти люди смотрели на него как на своего покровителя, пользовались его столом и время от времени удостаивались приглашения отправиться вместе с ним в экспедицию. Вот и сейчас, в сопровождении своей разноцветной свиты, плавал он по Гудзону на небольшой пинассе [ *], которую выстроил ради подобных скитаний. С ним были двое белых, одетых наполовину по-европейски, наполовину на индейский лад; на них были мокасины и охотничьи рубашки; четверо остальных были его любимцы – индейцы. Они без всякой цели довольно долго бродяжили по реке, пока не оказались, наконец, среди гор. Тут они провели два-три дня, охотясь на ланей, которые все еще встречались в этих диких местах.