Грация Деледда - Элиас Портолу

— Должно быть, простыл, — отвечал он хриплым голосом и прокашлялся. — Дайте мне пить! Где же наш кувшин?

Он нашел кувшин, схватил его и долго, жадно из него пил. Магдалина смотрела на него и смеялась.

— Что здесь смешного? — спросил он, оторвавшись наконец от кувшина. — Что я пью, едва продрав глаза? Просто я вчера хлебнул лишку. Вино ведь создано для настоящих мужчин.

— Это ты-то будешь настоящим мужчиной? — вмешался в разговор дядюшка Портолу, который уже успел хлебнуть с утра водки. — Ты размазня из свежего творога, на тебя какая-нибудь бабенка дунет вот так: «Фук!» — и тебя нет, ты размазан, уничтожен.

— Ну и ладно, — вспылил в ответ Элиас, — пусть какая-нибудь бабенка на меня дунет и меня не будет, пусть меня размажет, уничтожит, но оставьте вы меня все в покое!

— Что-то ты сегодня не в духе, — молвила Магдалина. — Может быть, из-за того, что я здесь?

— Именно так.

— Не дам! — вскричал дядюшка Портолу и раскинул руки. — Не дам обижать голубку, что приносит с собой радость везде, где только ступает ее нога! А мой сын, эта размазня с кошачьими глазами, еще смеет говорить, что именно она — причина его плохого настроения? Ступай, ступай, будь уж гак любезен, вон отсюда, чертов сын! Если ты не в духе, пойди перебесись на здоровье, но от тебя уж, конечно, дядюшке Портолу никогда не дождаться еще одной такой розы, как Магдалина, чтобы скрасить ему жизнь в доме.

Эти слова поразили Элиаса в самое сердце: он внезапно вспомнил, что через несколько недель Магдалина должна перебраться к ним в дом как жена Пьетро. О, как же ему суждено будет мучиться! Нет, он не сможет перенести этих страданий!

— Выпей кофе, сынок, — молвила тетушка Аннедда. — Съешь вот это печенье, прогони печаль; сейчас ведь праздник, да и Святому Франциску неугодно, когда мы хандрим.

— Но я весел, мамочка, весел, как беззаботная птаха. Эй! — крикнул он в сторону очага приора. — Добрый день, распрекрасная Паска!

После этого у очага Портолу ни в тот день, ни на следующий ровным счетом ничего интересного не произошло. Из Нуоро и из близлежащих местечек, особенно из Лула, прибыло накануне праздника много народу; по крутой горной тропе, сбегавшей вниз между яркими зарослями цветущего дрока, пробирались длинными рядами женщины, одетые так, что их фигуры производили несколько странное впечатление: голова казалась непомерно вытянутой из-за упрятанного под большим платком с бахромой кокошника; тяжелые юбки из грубого сукна были, наоборот, слишком короткими; длинные бусы четок были скреплены причудливыми серебряными украшениями.

Множество гостей явилось проведать и семейство Портолу; и Элиаса с Пьетро весь день наперебой зазывали к себе то те, то другие их молодые приятели, явившиеся на праздник из Нуоро. Все упились до того, что уже ничего не соображали; пели, плясали, галдели. Временами казалось, что Элиас явно не в себе; он, со своими русалочьими глазами, хохотал так, что лицо наливалось кровью, при этом он издавал от радости странные звуки, нечто вроде «уах!», «уах!», долгий, заливистый, гортанный крик, походивший на боевой клич какого-нибудь дикаря.

Магдалина вместе с тетушкой Аннеддой готовила еду, угощала гостей вином и кофе. По временам она поглядывала искоса на Элиаса и приговаривала:

— Вы только посмотрите, как развеселился ваш сын, тетушка Аннедда, как он раскраснелся! Как он смеется!

Тетушка Аннедда поглядывала на Элиаса, вздыхала, а сердце ее при этом обливалось кровью. Улучив момент, она зашла в храм помолиться:

— Святой Франциск, милый, милый мой Святой Франциск, избавь меня от этой напасти! Элиас, сынок мой, снова вступает на дурной путь: он стал пить, не бережет себя и совсем не похож на того, каким он был раньше. А ведь каким он казался хорошим, когда вернулся, какие надежды он подавал! Сжалься над нами, Святой Франциск, милый, славный Святой Франциск, верни его на праведный путь, обрати его помыслы к вере, убереги его от пороков, дурных приятелей, мирской суеты! Святой Франциск, братик мой, окажи мне эту милость!

С высоты своего алтаря, неприхотливо украшенный круглый год яркими цветами, Святой внимал тетушке Аннедде строго, чуть ли не сурово. И, похоже, что он исполнил то, о чем она его молила, ибо в тот же самый вечер Элиас обмолвился за ужином о том, как он намеревается устроить свое будущее. Речь зашла о преподобном Поркедду: некоторые его порицали, другие над ним смеялись.

Элиас был еще под хмельком, хотя и не слишком, и, тем не менее, вступился за своего друга, а в конце сказал: