Генри Бестон: Домик на краю земли

Я доставлял необходимые припасы на собственных плечах в рюкзаке. В дюнах не проложено дороги, а если бы она и была, все равно никто не стал бы снабжать меня топливом и продовольствием.

Западнее полосы дюн проходило нечто вроде проселка, где можно было попытаться проехать на «форде», однако даже самые опытные водители, испытав его «прелести», больше не брались за это. Мне приходилось слышать рассказы о том, как они буксовали в трясине или вязли в песке по самые оси. Тем не менее все мои громоздкие вещи были доставлены этим путем, и время от времени добряк сосед, владевший повозкой и лошадью, привозил мне канистру с керосином. Однако помощь такого рода носила эпизодический характер, и я считал, что мне вполне повезло хотя бы с этим. Рюкзак — этот дюнный «вагон» — был единственным транспортным средством, не подводившим меня никогда.

Согласно уговору, дважды в неделю мой товарищ встречал меня у станции Нозет и отвозил на автомобиле за покупками в Истем или Орлинс, а затем доставлял обратно. В Нозете я упаковывал в рюкзак молоко и яйца, масло и булочки, принимая все меры предосторожности для того, чтобы ничего не разбить, и пускался в путь по пляжу вдоль бурунов.

Вершина холма, где я выстроил дом, находилась в тридцати футах от большого пляжа и на двадцать выше отметки полной воды. Моими ближайшими соседями, отделенными от меня двумя милями берега, оказались служащие Береговой охраны со станции Нозет. К югу простирались те же дюны и отдаленные охотничьи угодья; заболоченная местность и приливы отрезали меня с запада от деревушки Истем с ее редкими строениями; океан осаждал порог моего дома. К северу, и только к северу, от «Полубака» имел я контакты с людьми. Примостившись на вершине дюны, мой домишко смотрел на все четыре стороны света.

Когда строительство завершилось и дом, простояв целый год, был признан вполне пригодным для обитания, я перебрался туда в сентябре, чтобы провести в нем пар) недель. Когда этот срок истек, я задержался еще на некоторое время, и, по мере того как лето переходило в осень, красота и таинственность этой земли и океанских волн настолько пленили меня, что отъезд стал невозможен.

Сегодняшний мир словно заболел малокровием, лишившись элементарных вещей: людям недостает языков пламени перед протянутыми ладонями родниковой воды, чистого воздуха, девственной земли под ногами.

В моем мире пляжа и дюн элементарные проявления стихии продолжали существовать и имели свои обиталища.

В моем присутствии разворачивалось несравненное, пышное шествие природы и времен года.

Приливы и отливы, набеги волн, сборища птиц, передвижения морских обитателей, зима и штормы, великолепие осени и святость весны — все это составляло неотъемлемую часть жизни пляжа.

Чем дольше я оставался там, тем становился увлеченнее, тем полнее мне хотелось познать это побережье, приобщиться к тайнам его стихий. Никто не препятствовал мне, и я не боялся одиночества.

Чувствуя в себе наклонности натуралиста, я вскоре решил прожить год на истемском пляже.

Песчаный бар Истема — стена, оградившая залив. Его гребень нависает над пляжем. С противоположной стороны, от кромки этого гребня спускается к лугам длинный пологий скат, густо поросший травой. С высоты маячной башни Нозета окружающий ландшафт кажется довольно плоским; на самом же деле эта земля изрыта впадинами, глухими каналами, низинами в виде амфитеатров, где рев волн воспринимается как грохот водопада. Мне нравилось забредать в эти удивительные западни. На склонах котловин и их песчаных основаниях я находил образчики птичьих следов. Вот здесь, на крохотном песчаном пятачке, испещренном когтями пернатых, приземлялась стайка жаворонков; в этом месте одна из птиц откололась от своих для того, чтобы совершить одиночную прогулку; вот более глубокие следы проголодавшихся ворон; там виднеются оттиски перепончатых чаячьих лапок. В отпечатках, оставленных в глубине этих впадин посреди дюн, мне чудится нечто таинственное и поэтическое. Эти отметины появляются словно ниоткуда, начинаясь иногда с едва различимого на песке легкого росчерка, оставленного птичьим крылом при приземлении, и прерываются так же внезапно, исчезая в бесследном пространстве неба.

К востоку от гребня дюны спускаются к пляжу песчаными кручами. Прогуливаясь по пляжу вдоль откосов, оказываешься в полуденной тени, отбрасываемой этим своеобразным песчаным эскарпом футов семь-восемь высотой, а то и пятнадцать−двадцать, если считать до вершины купола дюны. Кое-где штормы размыли в стене глубокие проемы. Растения дюн отлично чувствуют себя в этих сухих ложах. Их длинные корни, углубившись в песок, оплели погребенные в песке корабельные останки. Самое распространенное среди здешних растений — Artemisia stelleriana пробивается пыльными пучками. Она буйно разрослась на самых видных местах. Спускаясь по обнаженному склону, эта полынь пытается укорениться даже на песчаном пляже. Летом серебристая, буро-зеленая, осенью она одевается элегантным золотистым красновато-коричневым покровом исключительной красоты.