Вернер фон Хейденстам - Воины Карла XII

Он встал и рука его легко ударила по краю стола.

«Пипер прав! Пипер сказал, что Швеция — великое государство с маленьким и глубоко провинциальным двором на самом краю земли. Пора этому положить конец. Он сам возложил корону на свою голову и поскакал к церкви. Разве он уже не получил ее из рук Господа в день своего рождения, в июньское утро, когда ясная звезда Львиное сердце стояла высоко на востоке? Ковры на улицах, где оставались дыры от лошадиных копыт, он подарил крестьянам, чтоб сшили себе из них одежду, а дворяне — те шли в церковь пешком, а государственные советники собственноручно несли балдахин и прислуживали ему за столом как заправские слуги. Чего ради он стал бы лицемерить, чего ради воздавать почести людям, которых не уважал в сердце своем? Разве он обращался к ним с королевским манифестом? Нет и нет, сословия, а не король, должны были присягать ему на верность! Свою королевскую присягу он сам принес в полном молчании перед лицом Господним, когда стоял у алтаря. А теперь — теперь он повелитель всех шведских земель».

Он подошел к стенному зеркалу и с удовлетворением поглядел на маленькие оспинки в своей девичьей коже, потом выложил пальцами глубокие складки у себя на лбу.

А потом он простер руку перед собой и сел верхом на пул и проскакал по комнате:

— Вперед, ребята, вперед, в бой за своего короля! Н — но, Бриллиант, н-но, н-но!

Он вообразил, будто скачет по зеленому лугу, вперед, на врага, что тысячи пуль ударяются о его грудь, но, сплющившись, падают в траву, а на окрестных высотах, стоят зрители, а на изрядном расстоянии видно, как приближается сам король Франции верхом на белом коне и приветственно размахивает шляпой.

В зале этажом ниже продолжали беседу старые советники. Заслышав грохот, они на мгновение смолкли и прислушались, но Гронхьельм, расписывая запотевшее стекло, вполголоса пробормотал:

— Это просто Его Величество занимается делами государственного управления. Он размышляет о знаках королевской милости, которую намерен явить нам за признание его совершеннолетним.

Валленштедт привычно надул губы и бросил ему яростный взгляд.

Когда король обскакал по периметру всю свою приемную, у него вдруг возникла некая мысль и он подошел к дверям:

— Клинковстрём! — позвал он. — Клинковстрём, ты не мог бы сказать, почему это мне вдруг так захотелось поехать в Кунгсёр на медвежью охоту?

Клинковстрём, паж с румяными щеками, разбитной и скорый на язык, отвечал:

— Да потому, что на дворе непроглядная темень и злая непогода, потому, что егеря не подняли медведя и охотиться не на кого. Повелите отдать приказ насчет лошадей и факельных рыцарей?

— А лучше ты ничего не можешь предложить?

— Да что ни предложи, все будет лучше, но…

— Ты прав. Мы должны скакать в Кунгсёр потому, что это невозможно, и потому, что мы этого желаем.

Когда часом позже король скакал по Дроттнингсгатан, он проехал вплотную к пригородному участку, который простирался от кладбища при церкви до выкрашенного в желтый цвет дома. Здесь старая вдова, которую все величали мамаша Малин, держала придорожный трактир. Участок был окружен досчатым забором, на котором дворцовые плотники, когда летней порой опрокидывали стаканчик-другой в здешнем трактире, изобразили триумфальные арки, обелиски и танцующих итальянцев. В одном углу участка была выстроена беседка с камином, и с дымовой трубой, и с окном, выходящим на Дроттнингсгатан. Другое же смотрело в сад, на сливовые деревья и цветочные грядки. Вот уже несколько недель мамаша Малин носила в беседку еду, но никто из прежних гостей не мог бы сказать ничего определенного про того, кому она ее носит. На торгах мамаша Малин купила у дворянской семьи, которую разорила редукция [7] Редукция — изъятие части земельных угодий в пользу короны. Особенно она ударила по шведскому дворянству в 1655–1680 годах, приведя к усилению королевской власти. , клавесин для своего гостя, и теперь вечерами сквозь притворенные ставни нередко слышались непривычные мелодии, сопровождаемые тонким и слабым голоском.

Сейчас, когда к ее дому приближались королевские факельщики, мамаша Малин как раз стояла у забора и сквозь трещину в доске глядела на темную дорогу.

— Это сам он и есть! — воскликнула она и забарабанила в двери беседки. — Это приближается наш король! Надо погасить свет и смотреть сквозь вырез в ставнях.

Но в это мгновение в карете, запряженной четверкой белых лошадей, король промчался мимо.