Виктор Голявкин - Мой добрый папа

Мама всё читала и читала письма по нескольку раз и всё плакала, а я сел писать ответ папе.

"Дорогой папа! - писал я. - С отметками у меня хорошо. Меня даже хвалили за честность, и вот как это произошло…" И я написал всё, как было с отметкой и с изложением

Рамис, Рафис, Расим, Раис сидели на верхней ступеньке, а я стоял рядом.

- Мой папа, - говорил я, - убил самого главного фашиста одним выстрелом вот с такого расстояния, как отсюда, вот от этих перил, до той трубы вон на той красной крыше…

- Он убил Гитлера? - спросил Расим.

- Гитлер сидит во дворце, - сказал я, - как там его убьёшь?

- Значит, не самого главного, - сказал Расим.

- Как же не самого, - говорю, - когда самого, только не Гитлера, вот и всё…

- А дальше что было? - спросил Расим.

- Потом папа берёт автомат и ка-ак пошёл чесать - тра-та-та! - по другим фашистам. Он на месте стоял и вокруг крутился и - тра-та-та! - вкруговую…

- И в него не попали? - спросил Расим.

- Как бы не так! - говорю.

- Как же так, - сказал Расим, - раз он не нагибался! На фронте все нагибаются. Я в кино видел.

- Слушай дальше, - сказал я. - Сначала он не нагибался. Он так специально делал. Чтоб всех фашистов запутать. Вот они все и запутались. Все нагибаются, а он нет. Тут можно любого запутать…

Братья Измайловы раскрыли рты, а я был очень доволен, как будто я, а не папа, палю в фашистов, вот здесь, прямо на этой лестнице. Мне даже стало жарко. -…так вот он не нагибался сначала, а после стал нагибаться, он видит: в него кто-то целится, прямо из пулемёта, он сразу - раз! - и нагнулся. И все пули мимо. Потом видит: в него из винтовки целятся, он снова - раз! - и нагнулся. Он-то знает, когда нагибаться! А когда не нагибаться. Потом он давай вовсю из автомата - как из поливальной машины - жжжжих! А немцы-то, немцы один за другим так и валятся, так и валятся, целые горы… Потом в папу гранату кинули - он ка-ак отпрыгнет в сторону… - Тут я хотел показать, как отпрыгнул мой папа в сторону, но забыл, что стою на ступеньке, и полетел вниз по лестнице…

А дядя Али поднимался.

- Что ты, Петя, - сказал он, - куда летишь? - Он схватил меня за рубашку. Поставил на ноги и сказал: - Поздравь, Петя, еду и я на войну, на подмогу Володе…

Я растерялся и говорю:

- До свидания, дядя Али…

Когда дядя Али уезжал, он сказал маме: "Встречу Володю, привет передам. Ещё что передать?" Мама стала столько передавать, что дядя Али сказал: "Хватит, зачем столько передавать?" А мама сказала: "Нет, передай, пожалуйста, всё передай". Тогда дядя Али сказал: "А как же, обязательно передам".

Я просил передать папе, что, когда вырасту, тоже приеду на фронт, на подмогу, а дядя Али сказал: "Ну, дорогой, тогда война кончится". Я говорю: "А может, не кончится?" Он говорит: "Дорогой, зачем я тогда еду?" - "Ну и что же, - говорю, - что вы туда едете, вы же один ничего не значите". - "Как это так, ничего не значу? Один не значу, а вместе с Володей значу".

Мы проводили дядю Али. Все на фронт уезжают, один за другим. Только я остаюсь, да старик Ливерпуль, да ещё мама, Боба, Фатьма ханум…

Все на фронт уезжают. Старик Ливерпуль говорит:

- Я теперь не пью. Не могу пить, и всё. Я пью, когда у меня прекрасное настроение. А сейчас у меня может быть прекрасное настроение? Как бы не так! Нету у меня такого настроения!

- Это хорошо, - говорю, - что вы не пьёте. Моя мама очень довольна.

- А-а-а… - говорит Ливерпуль, - при чём тут твоя мама… что ты тут понимаешь…

Старик Ливерпуль идёт на крышу. Он там сегодня дежурит. Теперь все дежурят на крышах. Там на крыше ящики с песком и бочки с водой, и лопаты и большущие клещи, чтобы хватать этими клещами зажигательные бомбы, и топить в бочке с водой. Правда, бомбы пока что не падали, но упадут же когда-нибудь! Для чего же тогда клещи? Вчера Лия Петровна сказала: "Я не могу дежурить: у меня появляется слабость…" Тогда Ливерпуль говорит: "Давайте я буду за вас дежурить". Позавчера тётя Майя сказала: "У меня голова кружится…" Ливерпуль говорит: "Давайте я буду за вас дежурить".

Я бы тоже за всех дежурил. Но мне не разрешают. Детям нельзя на крышу. Мы с Бобой должны сидеть дома, а если тревога - скорей одеваться, бежать в подвал, то есть в бомбоубежище. Кто захочет сидеть в подвале, когда есть в нашем доме крыша?

Мама моя у Фатьмы ханум. Они там сейчас беседуют. А я бегу на крышу. Там на крыше старик Ливерпуль. Он будет гнать меня, я это знаю, но я не очень-то слушаюсь.

Вон он стоит, освещённый луной. Звёзд на небе полно. И прожекторов полно. Небо словно живое - колышется. Где-то гудит самолёт. Бьют зенитки. Старик Ливерпуль смотрит вверх, в небо. Вот он надевает очки. Опять смотрит на небо. Блестит при луне его лысина. Бородка крючком ещё больше загнулась. Я крадусь сзади к нему. Но он слышит мои шаги. Обернувшись, старик Ливерпуль говорит: