Халлдор Лакснесс - Самостоятельные люди. Исландский колокол

— Пожар в Копенгагене, — сказал Гриндвикинг.

— А это не очередная ложь Йоуна Мартейнссона?

Гриндвикинг не задумываясь ответил:

— Мой господин сам хорошо знает, что Йоун Мартейнссон никогда не лжет.

— Это как сказать, — ответил Арнас Арнэус.

— Зато я совершенно уверен в том, что он поджег город. Я сам видел красные отсветы за церковью Божьей матери. Я разбудил Йоуна Хреггвидссона и сказал ему, чтобы он следил за Йоуном Мартейнссоном.

— Прекрати свою болтовню о Йоуне Мартейнссоне, — сказал асессор, собираясь закрыть дверь.

— Книги, книги, — простонал фальцетом Гриндвикинг и начал всхлипывать. — Во имя господа нашего Иисуса, драгоценные рукописи, жизнь Исландии.

— Книги, — сказал Арнэус, — какое тебе до них дело? Драгоценные рукописи, оставь их в покое.

— Они сгорят, — сказал Гриндвикинг.

— Вряд ли сегодня ночью, — сказал Арнас Арнэус — Разве ты не сказал, что видел пламя по ту сторону церкви Божьей матери?

— Но ветер дует с запада, мой господин. Не попытаться ли сейчас же перевезти самые дорогие книги через канал?

— «Скальда» попала к ворам, — сказал Арнас Арнэус. — Ценную книгу судьи я не взял, хотя мне предложили ее в подарок. Пусть боги решают. Я устал.

— Если огонь все же достигнет церкви Божьей матери, то оттуда до нас рукой подать, — сказал его слуга.

— Пусть горит церковь Божьей матери, — сказал Арнас Арнэус. — Иди в свою комнату и ложись спать.

Пожар возник в девять часов вечера в среду в Западной Гавани, из-за неосторожного обращения ребенка со свечой. Пожарные быстро прибыли туда, но был сильный ветер, и огонь разгорался так быстро, что люди оказались беспомощными. В узких уличках огонь перекидывался с дома на дом. Вначале пожар распространялся в северном направлении — от вала к городу. Но около десяти часов ветер переменился, теперь он дул с севера и гнал огонь прямо в центр города по Вестергаде и Студиестрэде, и справиться с ним было уже не в человеческих силах. По непонятным причинам пожары вспыхнули теперь еще в нескольких местах. Так, например, ночью загорелась пивоварня на Нэррегаде, и этот новый пожар также быстро распространился в обе стороны, и чем больше он разгорался, тем труднее приходилось пожарным. Утром в четверг горели уже дома по обе стороны от Нэррегаде. Дул северо-западный ветер, и огонь добрался уже до центра города. Та огненная ветвь, которая полыхала на Вестергаде, превратила в пепел всю эту улицу и соседние с ней улицы вплоть до Старой площади. Примерно в то же время огонь достиг епископского дома и оттуда перекинулся на церковь святого Петра. Многие жители думали, что господь пощадит храмы, и поэтому снесли туда все свои пожитки, забив ими церкви и тем самым дав огню еще больше пищи. В девять часов утра загорелись ратуша и сиротский дом. Детей перевели в королевские конюшни, лошадей же оттуда — во дворец Фредериксберг. Примерно через полтора часа огонь достиг церкви Божьей матери. Люди не успели оглянуться, как столб дыма окутал ее высокую башню, и из этого столба сразу же вырвалось огромное пламя. Вскоре башня со шпилем рухнула. Загорелись академия и школа, а значит, огонь достиг квартала, где жили ученые. К трем часам дня можно было видеть, как пламя пожирает великолепные старинные здания — студенческий интернат, коллегию — и так продолжалось весь день. К шести часам занялась церковь святой Троицы, а вскоре после этого библиотека Академии, где хранились уникальные книги, затем храм Святого духа с его замечательным органом. Всю следующую ночь огонь бушевал на Кэбмагергаде, а затем в обширном районе южной части города вплоть до Старой набережной, где его удалось остановить водой из крепостного рва.

Люди, обезумев от страха, метались по городу, подобно тому как в Исландии множество червей выползает из гнилой баранины, которую пастух поджаривает на углях. Одни бежали, неся на руках детей, другие — мешки с вещами, третьи бродили голые, голодные, некоторые лишились рассудка и оглашали воздух жалобами и причитаниями. Одной женщине удалось спасти только ухват, и она стояла голая, держа его в руках. Многие лежали, как скот, на валу и около него, а также в Королевском парке, несмотря на бурю, и быть может, никогда бы не встали, если бы его королевское величество не сжалился над муками и горем несчастных. Милосердный король сам лично отправился верхом туда, где люди плача лежали на земле, и приказал выдать им хлеба и пива.