Томас Бернхард - Старые мастера

в него, и неожиданно для самого себя вы начнете давиться от смеха, сказал Регер. Каждый оригинал является, в сущности, подделкой, сказал он, надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Конечно, на свете или, если угодно, в природе существуют явления, которые нельзя сделать смешными, однако в искусстве все может быть осмеяно, каждый человек может быть осмеян и окарикатурен, если мы того захотим, сказал он. Мы можем осмеять многое, но не все, и тогда мы впадаем в отчаяние, а нашей душой завладевает дьявол. Каким бы ни было произведение искусства, оно может быть осмеяно; оно кажется вам великим, но вдруг в один момент вам становится смешно; точно так же происходит с любым человеком, которого вы осмеиваете, потому что не можете иначе. Но большинство людей действительно смешны, и большинство произведений искусства действительно смешны, сказал Регер, поэтому не приходится осмеивать и окарикатуривать их нарочно. Впрочем, многие люди и неспособны на это, они относятся ко всему очень серьезно, им и в голову не приходит посмеяться над чем-либо. Попав на аудиенцию к папе римскому, они с абсолютной серьезностью воспринимают и аудиенцию, и папу, хотя все это смешно, и вообще вся история папства полна карикатур. Зайдите в собор Св.Петра, стряхните с себя сотни, тысячи, миллионы лживых католических легенд, и сам собор покажется вам смешным. Побывайте на папской аудиенции для частных лиц, дождитесь папу — он еще не успеет прийти, а уже покажется вам смешным, потому что папа действительно смешон в своем пошлом белом одеянии из чистого шелка. Оглянитесь по сторонам, в Ватикане все смехотворно, нужно только избавиться от лживых католических сказок, от исторических сантиментов, от католического заигрывания с мировой историей, сказал Регер. Поглядите, до чего смешон папа во время своих вояжей по разным странам; словно раскрашенная кукла сидит он под пуленепробиваемым стеклянным колпаком своего папомобиля, а вокруг толпятся такие же куклы рангом пониже. Попробуйте побеседовать с любым из ныне здравствующих, последних и вечно жалующихся монархов, вы увидите, до чего все они смешны; попробуйте поговорить с любым из наших коммунистических бонз, вы увидите, что и они смешны. Сходите на новогодний прием нашего федерального президента, вам станет тошно и смешно от его словоохотливости и его упоения своею сенильной болтовней, своею ролью отца нации. А склеп Капуцинов, дворец Хофбург? Они так же смешны и тошнотворны, сказал Регер. Ступайте в мальтийский храм, посмотрите на мальтийцев в их черных сутанах, на их белые, псевдоаристократические, глупые головы, которые сияют под церковными люстрами, и единственное, что вы почувствуете, — это желание расхохотаться. Послушайте католического кардинала, побывайте в университете на церемонии присвоения высокого научного звания, все это ужасно смешно. Куда ни глянь сегодня в этой стране, неминуемо уткнешься в кучу дерьма, то бишь смехотворностей. Каждое утро краснеешь от стыда за такое нагромождение смехотворностей, это правда, дорогой Атцбахер. Сходите на вручение литературных премий, дорогой Атцбахер, вы умрете от смеха — сплошь потешные фигуры, причем чем величественнее, тем смешнее, сказал он, на этих церемониях все карикатурно, буквально все. Допустим, вы считали какого-то приличного человека своим другом, а он вдруг решает стать почетным профессором, он принимает профессорский титул, заказывает конверты и писчую бумагу с этим титулом, его жену именуют отныне в мясной лавке госпожа профессорша, и ей не надо становиться в очередь, как остальным женщинам, у которых нет мужа-профессора. До чего же все это смешно, сказал Регер. До чего смешны раззолоченные лестницы и раззолоченные кресла, раззолоченные скамьи во дворце Хофбург, на которых восседают псевдодемократические болваны. Пойдите по Кертнерштрассе — люди, и все, что их окружает, вызовет у вас только смех. Побродите по Вене, исходите ее вдоль и поперек, вся Вена покажется вам смешной, все встречные прохожие, все, что вы увидите, будет ужасно смешным, и вы поймете, что вы живете в смехотворнейшем, пришедшем в полной упадок мире. Внезапно весь мир станет для вас похожим на карикатуру. Но чтобы окарикатурить мир, нужна сила, сказал Регер, высочайшая сила духа, без которой не выжить. Ведь, в конце концов, одолеть можно лишь то, что кажется смешным; только увидев этот мир и эту жизнь смешными, можно продвинуться дальше, иного способа, более надёжного, нам попросту не дано, сказал Регер. На обожании долго не протянешь, сказал он, надо отказаться от обожания, иначе нас ждет погибель. Я всю жизнь был далек от восхождения, оно мне чуждо; ведь чудес на свете не бывает, а потому и восхищаться нечем; мне отвратительны восхищенные люди, особенно те, у которых восхищение доходит до уродливого экстаза. Пойдите в церковь — вы увидите там восхищенных прихожан. Пойдите в музей, там вы увидите восхищенных зрителей. Пойдите на концерт, вы увидите там восхищенных слушателей, и это ужасно. Разум не ведает восхищений, разумом можно уважать, чтить, но и только, сказал Регер. Люди, словно рюкзак, таскают с собою по храмам и музеям свое восхищение, поэтому они так противно сутулятся, когда осматривают храмы или музеи, сказал он. Я еще не встречал в храме или музее человека с нормальной осанкой; противнее всего наблюдать за туристами в Кноссе или Агридженто, куда они приезжают, чтобы восхищаться, ибо туристы путешествуют именно ради восхищений. Большинство людей, впав однажды в восхищение, уже не могут выйти из этого состояния, отчего быстро тупеют. Они остаются на всю жизнь тупыми, потому что постоянно чем-нибудь восхищаются. А ведь восхищаться-то им, собственно, нечем, сказал вчера Регер, абсолютно нечем. Восхищаться легче, чем уважать и чтить, восхищение свойственно глупцам, сказал Регер. Восхищаются только глупцы, человек умный чтит, уважает, понимает. Но для почитания, уважения и понимания нужен ум, необходима духовность, а их-то людям и не хватает, поэтому они совершают путешествие к египетским пирамидам, сицилийским колоннадам, персидским храмам, делая все это бездумно и бездуховно; при этом недостаток ума они постоянно восполняют восхищением. Скудоумие и восхищение взаимосвязаны, сказал вчера Регер, поэтому люди, как правило, скудоумны. Скудоумными приходят они и в Художественно-исторический музей. Люди таскают с собой свое восхищение, им недостает мужества оставить его в гардеробе, как оставляют там пальто или шляпу. Обремененные восхищением, они ходят по музею, сказал Регер, на них и смотреть-то тошно. Восхищение вовсе не является прерогативой так называемых необразованных людей, совсем наоборот, восхищение свойственно в большой, очень большой мере прежде всего так называемым образованным людям, и это ужасно. Человек необразованный восхищается просто потому, что ему не хватает ума не восхищаться, сказал Регер, а вот человек образованный извращен и поэтому восхищается, несмотря на свой ум. Восхищение так называемого необразованного человека вполне естественно, восхищение же так называемого образованного человека является как бы извращением в квадрате. Например, люди восхищаются Бетховеном, который всю жизнь страдал депрессиями и был как бы государственным композитором, как бы государственным чиновником по делам искусств; Бетховеном восхищаются, хотя многое в нем должно отталкивать, ведь в Бетховене все довольно комично, в его музыке постоянно слышится нечто курьезно-беспомощное, громоподобное, титаническое, даже его камерные произведения похожи на туповатые марши. Слушая Бетховена, мы слышим скорее некое рокотание, нежели музыку, его ноты маршируют государственным маршем, сказал Регер. Когда я подолгу слушаю Бетховена, скажемЧитать дальше