Ричард Райт - Сын Америки

Он стиснул зубы и затаил дыхание, цепенея от страха перед этим белым пятном, медленно приближавшимся к нему. Его мышцы отвердели как сталь, и он все давил и давил, чувствуя, как она поддается, медленно, понемногу и беззвучно. Потом он вдруг перестал чувствовать боль в ладонях. Ее пальцы разжались. Тело ее больше не дергалось и не выгибалось. Она лежала спокойно.

Теперь он совсем хорошо видел миссис Долтон. Он отнял руки от подушки, и тогда в темной комнате пронесся над постелью долгий протяжный вздох, вздох, который потом, когда он вспоминал его, казался ему последним и невозвратимым.

– Мэри! Ты больна?

Он выпрямился. С каждым, движением, которое она делала к постели, он стал делать движение в сторону от нее, не отрывая ног от пола, но скользя бесшумно по густому, пышному ковру, до боли напрягая все тело. Миссис Долтон уже стояла у кровати. Она протянула руки и дотронулась до Мэри.

– Мэри! Ты спишь? Я слышала, как ты ворочалась…

Миссис Долтон вдруг отшатнулась и быстро попятилась назад: – Ты пьяна! От тебя пахнет вином! Она неподвижно стояла в полосе синеватого света, потом опустилась на колени у кровати. Биггер услышал шепот. Она молится, удивленно подумал он, и эти слова отдались у него в ушах, как будто кто-то другой произнес их вслух. Наконец миссис Долтон встала, он увидел ее лицо, как всегда приподнятое кверху и чуть отклоненное набок. Он ждал, стиснув зубы, сжав кулаки. Она медленно пошла к двери, он едва различал ее теперь впотьмах. Дверь скрипнула, потом наступила тишина.

Он бросился на пол, шумно переводя дух. Он чувствовал слабость и был весь в поту. Он долго сидел скорчившись на ковре и слушал свое дыхание, наполнявшее темноту. Постепенно острота его ощущений притупилась, и сознание действительности вернулось к нему. У него было такое чувство, словно им владело какое-то наваждение, которое теперь прошло. Он глубоко зарыл пальцы в пушистую ткань ковра; все его тело сотрясалось от неистовых ударов сердца. Нужно было уходить, и как можно скорее. Что, если б это была не миссис, а мистер Долтон? Да и так он просто каким-то чудом спасся.

Он встал и прислушался. Может быть, миссис Долтон еще там, в коридоре? Как ему выбраться из комнаты? Он почти физически ощущал свою ненависть к этому дому за все, что ему пришлось пережить с той минуты, как он сюда пришел. Он протянул руку и нащупал стену позади: хорошо было почувствовать за спиной что-то крепкое и прочное. Он посмотрел на кровать, белевшую в темном углу, и вспомнил о Мэри, как вспоминаешь о человеке, которого очень давно не видал. Она лежит там. Может быть, он сделал ей больно? Он подошел к кровати и остановился, она лежала щекой на подушке. Его рука потянулась было к ней, но повисла в воздухе. Он прищурил глаза и всмотрелся в ее лицо, оно было темнее, чем когда он уложил ее на эту кровать. Рот был открыт, глаза выкатились и остекленели. Грудь, грудь, ее грудь – она не поднималась! Он не слышал больше мерного дыхания, нарушавшего прежде тишину комнаты. Он нагнулся и повернул рукой ее голову; она скатилась обратно. Он отдернул руку. Все его мысли и чувства вдруг отказали; он пытался сказать себе что-то, но не мог. Потом он судорожно глотнул воздух, и тяжелые, неповоротливые слова сложились и прозвучали у него в ушах: она умерла…

Комната, в которой он находился, вдруг отступила куда-то. Ее место занял огромный город белых людей, раскинувшийся за окном. Она умерла, и это он убил ее. Он – убийца, черный убийца, негр-убийца. Он убил белую женщину. Он должен скорей уйти отсюда. Миссис Долтон заходила в комнату, когда он был здесь, но она не знает этого. А если? Нет! Да! Может быть, она пошла звать на помощь? Нет, нет, она бы закричала. Она не знает. Он должен выбраться отсюда. Он пойдет домой и ляжет спать, а утром он скажет им, что привез Мэри сюда и расстался с ней у подъезда.

Страх вызвал в нем образ, который он обозначил мысленно словом «они». Надо было подготовить версию для «них». Но… А Джан? Джан выдаст его. Когда откроется, что она умерла, Джан скажет, что оставил их вдвоем на углу Сорок шестой улицы и Коттодж Гроув-авеню. Но он скажет им, что это неправда. В конце-то концов, ведь Джан – красный. Неужели красному поверят больше, чем ему? А он скажет, что Джан приехал вместе с ними. Никто не должен знать, что он последним видел ее в живых.

Отпечатки пальцев! Ему приходилось читать об этом. Ясно, отпечатки пальцев выдадут его! Можно будет доказать, что он был у нее в комнате. Но если сказать, что он приходил за сундуком? Ну да! За сундуком! Вполне понятно, что здесь есть отпечатки его пальцев. Он огляделся и увидел сундук, он стоял у стены за кроватью, открытый, с откинутой крышкой. Можно снести сундук вниз, в котельную, поставить машину в гараж и тогда уйти домой. Нет! Еще лучше. Не надо ставить машину в гараж! Он скажет, что Джан приехал вместе с ними и оставался в машине, когда он ушел. Или нет, еще лучше! Пусть они думают, что это сделал Джан. Красные на все способны. Во всех газетах пишут об этом. Он скажет им, что он привез Джана и Мэри домой и Мэри попросила его подняться в ее комнату за сундуком – и Джан тоже пошел с ними! Он взял сундук и снес его вниз, а потом ушел домой, а Мэри и Джан – они тоже спустились вместе с ним – сидели в машине и целовались… Вот, вот, это лучше всего!