Ричард Райт - Сын Америки

– Сейчас.

В камере стало тихо. Биггер сидел на койке и смотрел в пол. Все это ему не нравилось; если можно было сделать что-нибудь для его спасения, он хотел, чтобы это было сделано его руками, а не чужими. Чем больше он видел, как для него стараются люди, тем опустошеннее он чувствовал себя. Он увидел, как полисмен широко распахнул дверь. Мистер и миссис Долтон медленно вошли в камеру и остановились; мистер Долтон, очень бледный, смотрел прямо на Биггера. Биггер испуганно приподнялся, потом снова сел, глядя перед собой широко раскрытыми, но невидящими глазами.

Бэкли поспешил им навстречу, пожал мистеру Долтону руку и, повернувшись к миссис Долтон, сказал:

– Я бесконечно сожалею, сударыня…

Мистер Долтон еще раз посмотрел на Биггера, потом перевел глаза на Бэкли:

– Он вам сказал, кто был его сообщником? – спросил мистер Долтон.

– Он только что в себя пришел, – сказал Бэкли. – Кроме того, у него теперь есть адвокат.

– Да, я буду защищать его, – сказал Макс.

Биггер увидел, что мистер Долтон бросил быстрый взгляд на Джана.

– Это очень неразумно, что вы не хотите назвать своих сообщников, Биггер, – сказал мистер Долтон.

Биггер внутренне весь подобрался и не отвечал. Макс подошел к нему и положил руку на плечо.

– Я сам поговорю с ним, мистер Долтон, – сказал Макс.

– Я совсем не хочу его мучить, – сказал мистер Долтон. – Для него же будет лучше, если он расскажет все, что знает.

Наступило молчание. Проповедник, держа шляпу в руке, медленно вышел вперед и остановился перед мистером Долтоном.

– Я… я проповедник слова божия, сэр, – сказал он. – И я глубоко скорблю о том, что случилось с вашей дочерью. Мне известны ваши добрые дела, сэр. Вы не заслужили такого горя.

Мистер Долтон вздохнул и сказал устало:

– Благодарю вас.

– Самое лучшее, что вы можете сделать, – это помочь нам, – сказал Бэкли, обращаясь к Максу. – Большое зло причинено двум людям, которые всегда пеклись о неграх больше, чем кто бы то ни было.

– Я от души сочувствую вашему горю, мистер Долтон, – сказал Макс. – Но смерть этого мальчика не поможет ни вам и никому из нас.

– Я хотел помочь ему, – сказал мистер Долтон.

– Мы думали послать его учиться, – слабым голосом отозвалась миссис Долтон.

– Знаю, – сказал Макс. – Но все это никак не разрешает основной проблемы, которая тут затронута. Этот мальчик принадлежит к угнетенному народу. Об этом нельзя забывать, даже если он совершил преступление.

– Имейте в виду, что я ни к кому не питаю злобы, – сказал мистер Долтон. – То, что сделал этот юноша, не должно отразиться на моем отношении к негритянскому народу. Только сегодня я отправил партию столов для пинг-понга в дар Клубу молодежи Южной стороны.

– Мистер Долтон! – вскричал Макс, стремительно подаваясь вперед. – Подумайте только, что вы говорите! Неужели, по-вашему, пинг-понгом можно удержать человека от преступления? Значит, вы все еще не понимаете. Даже гибель дочери ничему вас не научила. Почему вы не допускаете, что у других людей могут быть такие же чувства, как у вас? Разве вам пинг-понг мог бы помешать нажить состояние? Поймите, этому мальчику и миллионам таких, как он, нужна цель в жизни, а не пинг-понг…

– Чего же вы от меня хотите? – холодно спросил мистер Долтон. – Может быть, я должен умереть и своей смертью искупить страдания, в которых не я повинен? Я не несу ответственности за несовершенство мира! Все, что может сделать один человек, я делаю. Может быть, вы хотите, чтобы я роздал все свои деньги миллионам неимущих?

– Нет, нет, нет… Это ни к чему, – сказал Макс. – Если б вы поняли, что эти миллионы чувствуют жизнь так же глубоко, как и вы, хотя и по-иному, вам бы самому стало ясно, что все ваши благие начинания ничего не стоят. Тут нужно коренное…

– Коммунистические бредни, – перебил Бэкли, опустив углы губ. – Джентльмены, не будем ребячиться! Этот парень совершил преступление, и его ждет суд. Мой долг – блюсти законы штата.

Бэкли прервал свою речь, видя, что дверь открылась и в камеру заглянул полисмен.

– Что там еще? – спросил Бэкли.

– Пришли родные негра. Биггер содрогнулся. Только не это! Не здесь, не сейчас! Он не хотел, чтобы его мать входила в камеру сейчас, при всех этих людях. Он посмотрел вокруг себя растерянным, умоляющим взглядом. Бэкли следил за ним, потом обернулся к полисмену.

– Мы не имеем права отказать им, – сказал Бэкли. – Пусть войдут.

Даже сидя, Биггер чувствовал, как у него дрожат ноги. Все в нем было так напряжено, и мышцы, и мысли, что, когда дверь отворилась, он дернулся и вскочил на ноги. Он увидел лицо матери; ему захотелось броситься к ней и вытолкнуть ее назад, за дверь. Она остановилась, не выпуская ручку двери; другой рукой она сжимала ветхий кошелек, который тут же выронила, и бросилась к Биггеру, обнимая его и плача.