На кого Баррес смотрел с большим благоговением, чем на Ренана и Тэна? И как раз поэтому он в любовном восторге подверг поношению первого из них. «Идеи Ренана вызывали у меня нечто вроде опьянения, и это необъяснимым образом побуждало меня в любовном восторге бичевать моего наставника». Одним из таких проявлений нежности по отношению к Ренану стал возглас, коим завершается барресовская «Неделя»: «Ах! Как же это будет интересно, когда месье Ренан умрет!» Это было сказано при жизни Ренана, когда тот уже был стар, и подобная шутка могла физически повредить ему. Разве я, высказываясь о мертвом Барресе, позволял себе заходить столь далеко?
Другой учитель Барреса, Ипполит Тэн, также служил оселком для его остроумия (а остроумие часто прокладывает путь к вершинам вдохновения). И хотя «Путешествие месье Тэна» не было опубликовано при жизни мэтра, после его смерти Баррес снова высказался о нем в книге «О крови, о сладострастии, о смерти», причем высказался в том же самом, как мы знаем, довольно-таки бесцеремонном тоне.
Любовники перемежают свои ласки укусами и ударами. Первобытные люди охотятся на животных, которым поклоняются, и убивают их. Я долго объяснял — и со мной согласились такие люди, как Баронселли и д'Арбо, — что истязание быков, принятое у испанцев и провансальцев — это проявление любви, ведь и Митра убивает быка потому, что бык — часть его культа. Бандерильи, которые я вонзал в Барреса, а Баррес — в Ренана и Тэна, имеют одинаково глубинное происхождение. Здесь речь идет не о сходстве, а о тождестве.
Кое-кого, понятное дело, это может сбить с толку, а в результате нас, по жестокой иронии судьбы, обвиняют в нелюбви к тому, что нам всего дороже! В подобном положении я оказался по отношению к… городу Алжиру!
Этот нежно любимый мной город вызвал у меня радость, я решил поделиться ею в газетном очерке, и тут к ней естественным образом присоединилась ее сестра — веселость. К моему безмерному изумлению, статья вызвала негодующие отклики! Алжирцы жалуются, что я очерняю их город. С какой стати, ведь я и жить-то могу только на побережье Средиземного моря, и нигде больше! С какой стати, ведь мне до того понравилось в городе Алжире, что я даже хотел купить там скромный домик! (вы помните, Франсуа Перэ?) С какой стати, ведь я обожаю Северную Африку, так же как и Барреса! А посему, любезный читатель, дабы избежать подобных недоразумений, дабы не навлечь на себя насмешки умных людей, послушай моего совета:
1) Не шути перед простофилями, ибо они не понимают шуток и, если подпустить чуть-чуть иронии, вообразят, будто их оскорбляют. Не позволяй им догадаться, что и ты немножечко тугодум.
2) Признай за писателями право слегка расслабиться, особенно если в остальное время они пишут всякие «Погребальные песни». Но чет, я неоправданно раздуваю вопрос. Позволь им быть простыми и естественными, быть самими собой, не взвешивать каждую фразу на весах общественного мнения: поверь, им приходится за это платить, и платить недешево. И мне кажется, что резкость суждений редко когда свидетельствует о подлом характере.
3) Остерегайся негодующих возгласов, если они звучат не слишком искренне, — а особенно неискренне они звучат, когда сливаются в единый негодующий хор. «Гробы повапленные» часто изображают благородный гнев. Всякий раз, когда Кайфа осуждает на казнь праведника, он раздирает на себе одежды.
4) Помни, — и проверь на собственных наблюдениях, — что мы дразним и задеваем только тех, кого любим.
* * *
И наконец, давайте скажем вот о чем. Католики, горячие поклонники Барреса, в общем, все те серьезные, с твердыми убеждениями люди, кого так расстроили мои «Фонтаны желания», — уясните себе, что чувства, нашедшие выражение в этой книге, мои чувства, так глубоко вас огорчившие, привели меня к позиции, откуда мне легко будет к вам вернуться, в таком же необоримом душевном порыве, какой прежде отдалил меня от вас; я обнаружу у вас множество неотразимых достоинств, просто потому что вы опять будете для меня в новинку; наскучив Оронтом, найду блаженство на берегах Тибра… Одним словом, можно будет подумать об обращении в истинную веру!
Воспользуюсь ли я этой возможностью? Придется ли мне ощутить благодатную радость примирения, горячие поцелуи, вдвойне сладостные после любовной размолвки?
Теперь моя очередь изображать благородный гнев.
1927
Читать дальше