Эрнест Хемингуэй - Старый газетчик пишет...

— Ты почему не спишь? — спросил он тихо.

— Мне приснилось, что я лошадь. Как наяву.

— Ты слушался объездчика? Или тебя отправили на племенную ферму?

— Что-то было и про ферму. Но я проснулся.

— Мне снились жуткие кошмары.

— Какие?

— Я их не запоминаю.

— По-моему, мы постепенно приближаемся к слабонервно-раздражительному типу людей.

— Ты может быть. Я — никогда.

— Ты домашний, преданный, этакий немногословный тип.

— Разве? — сказал С.Д. — И кому же это я предан?

— Мужу мисс Мэри.

— Этому ублюдку? Кем ты был во сне? Лошадиной задницей?

— Нам будет недоставать охоты на старого шельмеца.

— Да…

Мы сидели и смотрели на костер: он разгорался, и пламя ярко освещало палатки и деревья. Была половина четвертого или без четверти четыре, а то и четыре часа. Я рассказал С.Д. о Скотте Фицджеральде и о вспомнившейся мне цитате и спросил, что он об этом думает.

— Когда не спится, любой час ночи кажется отвратительным, — сказал он. — Не понимаю, почему он выбрал именно три часа. Хотя звучит неплохо.

— По-моему, это страх, беспокойство и угрызения совести.

— Мы оба прошли через это, не так ли?

— Конечно, по пустякам. Но мне кажется, он имел в виду свою совесть и отчаяние.

— Тебя никогда не охватывает отчаяние, правда, Эрни?

— Пока что нет.

— Значит, не суждено, иначе бы ты давно испытал его.

— Я бывал на волосок от него, но всякий раз одерживал верх.

Позже, гораздо позже, я пошел в палатку взглянуть, не проснулась ли Мэри. Но она по-прежнему крепко спала. Она проснулась, глотнула чая и снова заснула.

— Дадим ей поспать, — сказал я С.Д. — Ничего страшного, если мы начнем свежевать его и в половине десятого. Ей нужно как следует выспаться.

С.Д. читал книгу Линдберга, а я в то утро не испытывал ни малейшего желания читать «Год льва» и принялся за книгу о птицах. Это была хорошая новая книга «Птицы Восточной и Северо-Восточной Африки», и, охотясь все время на одного зверя, сосредоточив на нем все свое внимание, я многое упустил, потому что недостаточно наблюдал птиц.

Не будь животных, мы бы вполне довольствовались наблюдением птиц, но я непростительно пренебрегал ими. С Мэри дело обстояло иначе. Она всегда видела птиц, которых я даже не замечал, и сосредоточенно рассматривала их, пока я сидел на своем складном стуле и просто любовался окрестностями. Читая эту книгу, я понял, каким был легкомысленным и сколько потерял времени даром.

Дома, сидя в тени возле бассейна, я с наслаждением смотрел, как ныряют за насекомыми райские птички и вода бросает зеленый отсвет на их серо-белые грудки. Я любил наблюдать за голубями, свивающими гнезда в тополях, и за поющими пересмешниками. Осенью и весной я с волнением смотрел на хлопоты перелетных птиц и радовался, когда видел, как маленькая выпь пьет из бассейна или ищет в сточной канаве древесных лягушек. Сейчас здесь, в Африке, вокруг лагеря всегда было много красивых птиц. Они сидели на деревьях и на колючих ветках терновника и просто разгуливали по земле, а я едва замечал эти движущиеся цветные пятнышки, в то время как Мэри любила и знала их всех. Я не мог понять, почему относился к птицам так глупо и равнодушно, и мне было стыдно.

Долгое время для меня существовали лишь хищники, животные, питающиеся падалью, и птицы, пригодные в пищу или для охоты. Я попытался вспомнить, сколько птиц я знал, и перечень получился такой длинный, что я немного успокоился и решил больше наблюдать птиц у нашего лагеря и чаще спрашивать о них Мэри, а главное, научиться замечать их, а не смотреть мимо. «Смотреть на вещи и не видеть их — большой порок, — думал я, — и поддаться ему очень легко. Именно с этого начинается все плохое, и мы недостойны жить в этом мире, если не умеем его видеть». Я попробовал проанализировать, как могло случиться, что я перестал замечать маленьких птиц близ лагеря, и решил, что отчасти тому виной чтение, которое отвлекало меня от мыслей о серьезной охоте, и отчасти, конечно же, виски; а как иначе расслабиться, когда возвращаешься в лагерь? Я восхищался Мейито, который почти не пил, потому что хотел запомнить все увиденное в Африке. Но мы с С.Д. были не против выпить, и я знал — это не просто привычка или способ уйти от действительности. Мы умышленно притупляли восприимчивость, такую сверхчувствительную, какая возможна лишь на фотопленке, и если бы она постоянно оставалась на этом уровне, то стала бы невыносимой. «Ты придумываешь себе весьма благородное оправдание, — подумал я, — ведь ты прекрасно понимаешь, что вы с С.Д. пьете, потому что вам это нравится, и Мэри это тоже нравится, и вам так весело бывает выпить вместе. Лучше пойди и посмотри, не проснулась ли она».