Роберт Эйкман - Дома русских

Следующие три или четыре дома были заперты и пустовали — во всяком случае, так казалось со стороны, — и я спустился, чтобы осмотреть те самые пристани. С ними повторилась прежняя история. Когда-то крепко срубленные и этим похожие на мост и изгороди, они теперь, судя по виду, разваливались на части и представляли серьёзную угрозу — а ведь неподалёку были дети. Любой мог беспрепятственно взойти на мостки, под которыми течение мчало свои воды к протоке. В Англии местные власти давно заставили бы расчистить побережье и обнести его забором. Подтвердилось и то, что я заметил, стоя на другом берегу: здесь, насколько хватал взгляд, не было ни одной, даже притопленной лодки. Впрочем, сильный поток мог отнести забытую лодчонку от берега, тем более что на озере наверняка случались паводки после зимних снегов.

А потом я вышел к деревянному дому, выкрашенному в тускло-синий цвет. В нём собралось ещё одно застолье. К тому времени я уже начал к ним привыкать и не думал, что смогу узнать что-нибудь новое, заглядывая издали в окна. И всё же ненадолго остановился.

Я тут же увидел, что в этот раз на меня смотрит чьё-то лицо: круглое белое личико, наблюдавшее из окна за тем, как сгущается тьма. В остальных домах все были для этого слишком заняты праздником — все смотрели внутрь.

Это был ребёнок, который почему-то отвлёкся от того, что творилось внутри. А в этот раз там творилось что-то особенное. Ребёнок поймал мой взгляд и помахал мне бледной ручонкой через стекло. На нём — или на ней — был надет то ли мундирчик, то ли жакет, тёмный и наглухо застёгнутый. Я помахал рукой в ответ.

В глубине комнаты, тем временем, происходило нечто крайне для меня любопытное. Хотите верьте, хотите нет, но там стояла точно такая же фигура, какая на моих глазах вышла из дома на холме; высокая, широкая и чёрная с ног до головы. Только на этот раз меня осенила догадка: это был православный священник в чёрном облачении и высоком головном уборе. Я видел их на фотографиях, но в жизни никогда не встречал и до того момента, если бы меня спросили, уверенно ответил бы, что они давно вымерли. Лишь только поняв это, я почувствовал себя значительно лучше. Та фигура на холме совершенно вывела меня из равновесия.

Судя по всему, каждому на этом празднике полагалась некая вещица — тот человек как раз был занят тем, что раздавал их. Последние из пришедших выстроились в очередь. Всякий раз, когда священник протягивал руку, получатель, будь то мужчина или женщина, кланялся в ответ и отходил в сторону. Эта сцена повторилась раза три, когда ребёнок у окна снова подал мне знак. Я решил, что его черёд уже прошёл. Детей могли пропустить вперёд, поскольку я не видел в очереди ни одного ребёнка. С другой стороны, их не было видно и возле окна. Я не мог понять, кто машет мне рукой — мальчик или девочка, — но жест был скорее мальчишеским.

Я опять помахал ему в ответ и подумал, что пора идти дальше. Священник и его занятие очень заинтересовали меня, но продолжать подсматривать было бы невежливо. Поняв, что я ухожу, ребёнок самыми отчаянными жестами стал зазывать меня в дом. Сами знаете, какими энергичными бывают дети. Это с какой-то стороны было и к лучшему — вряд ли мы с ним могли общаться как-то иначе.

И всё-таки, я покачал головой. Нечего было и думать о том, чтобы зайти в дом, где меня, скорее всего, не поняла бы ни одна живая душа — а ведь первым делом мне следовало объяснить, как я там очутился. Неприятности не заставили бы ждать: меня могли принять за вора.

И всё же я не мог просто так уйти, донельзя расстроив ребёнка. Он был до того настойчив, что я не мог его бросить. Не забывал я и о том, что нахожусь за границей. Мне совсем не хотелось сплоховать и нарушить какое-нибудь неписаное правило.

Улыбнувшись своей самой широкой улыбкой, я указал на часы, подвигал плечами, изображая, будто опаздываю на встречу, и постарался придать лицу виноватое выражение. Должно быть, я отлично с этим справился, потому что в ту же секунду ребёнок спрыгнул с подоконника, или на чём он там сидел, и выбежал в сад мне навстречу. Это и впрямь был мальчик, лет, пожалуй, десяти, одетый не в шорты, а в бриджи — в те времена девочки их не носили. Обут он был в высокие, до колен, сапоги. Я с лёгкой тревогой подумал о том, что будет дальше.

Каким-то образом ребёнок пробрался через ворота, хотя на вид те были тяжёлыми и просевшими. Не теряя времени, он протянул мне на ладони медаль — да-да, ту самую. Именно их и раздавал священник — освящённые медали. Мальчик пролопотал что-то, но я, конечно, не понял ни слова. «Английский», — сказал я без особой надежды и, разумеется, отказался от подарка.