Стараясь меня удержать, мальчик вцепился в мою руку и принялся разыгрывать передо мной немые сценки. Вы и не представляете, до чего ловко у него это получалось. Из его пантомимы я прекрасно понял, что на медали лежит благословение — удача, если хотите. Он изображал всевозможные неприятности, и от каждой из них медаль могла спасти меня, сделав так, чтобы дела опять пошли на лад. От меня только требовалось не расставаться с ней и в нужный момент перекреститься, зажав медаль в кулаке. Увидев, что я теперь не уйду от него так просто, мальчик отпустил мою руку и ещё несколько раз повторил своё представление. И всё это без единого слова. Глядя на него, можно было подумать, что речь идёт о жизни и смерти. Так оно, конечно, и было: вы сами могли в этом убедиться.
— И убедились, — почтительно сказал бармен.
Я заметил, как лицо Рорта вспыхнуло от нетерпения, но в этот раз он промолчал.
— Не то чтобы я тогда верил во что-то подобное, — продолжал старик. — Разумеется, нет. И всё же меня жутко удивила сообразительность мальчика и его искренность. Чего ради он так заботился обо мне?
В конце концов, я взял медаль, предполагая, что он всегда сможет достать для себя другую, и изо всех сил постарался высказать ему свою признательность. А он стоял по струнке в своих запачканных сапожках, как бойскаут с плаката, только что сделавший доброе дело, и просто улыбался мне в ответ. Просто, да не совсем: улыбался он по-особенному. Это потому, пожалуй, что он был иностранцем.
Я поразмыслил, стоит ли ждать чего-то ещё. По всему выходило, что не стоит. Тогда уже я в свой черёд пустился в пантомиму, чтобы попрощаться. Мне казалось, что простое повседневное прощание едва ли подходит к такому случаю. Но я напрасно беспокоился. Слово прощай , настоящее английское goodbye , мальчику было знакомо.
Прежде чем отправиться дальше, я обернулся и посмотрел на дом. Священник в высокой чёрной шапке и длинном чёрном облачении одиноко стоял на крыльце и смотрел на нас с другого конца заросшей садовой дорожки. Только теперь я заметил пышную седую бороду, скрывавшую его лицо до самых глаз. Как вы, наверное, знаете, православные священники не искажают образ их Творца. Он стоял абсолютно неподвижно, и я не имел ни малейшего представления о том, что мне нужно делать. Так ничего и не придумав, я слабо улыбнулся и поплёлся прочь. Мальчик не стал смотреть мне вслед. Едва отвернувшись, я услышал, как он бросился к дому. Спустя минуту-другую я вгляделся в туман за спиной, но не увидел ни застолья, ни даже огней в доме — слишком уж плотно обступали его деревья. Не видел я больше и других домов, где отмечали бы тот же праздник. Те, что попались мне на обратном пути, были закрыты наглухо, будто гробницы.
Несмотря на сумерки и туман, сгустившийся до предела, обратный переход через мост не составил для меня никакого труда — я просто шёл вперёд, не заботясь о расшатанных и выпавших досках, пока не очутился на другом берегу. Только тогда, ступив на твёрдую землю, я вспомнил, что теперь меня защищает медаль. Впрочем, при должной осторожности мне и без неё не грозила никакая опасность, так что я не придал этой мысли большого значения.
Добравшись до гостиницы, я понял, что пришёл даже раньше того часа, о котором мы условились с мистером Пурвисом, хотя в это и трудно было поверить: столько всего случилось со мной с тех пор. В назначенное время я разбудил его стуком в дверь — он лежал плашмя, только ботинки сбросил, — и мы отправились ужинать, будто мало было того, что мы за тот день уже съели. Однако я ни словом не обмолвился о своих приключениях. Каким бы прекрасным человеком ни был мистер Пурвис, он вряд ли поверил бы в подобную историю. Я только рассказал ему о прогулке — это помогло объяснить мой заново разыгравшийся аппетит.
Разумеется, мистер Пурвис захотел узнать, не повстречал ли я в ходе этой прогулки подходящую недвижимость. Каким бы молодым и глупым я тогда ни был, меня к тому времени уже совсем не привлекала идея урвать кусок, продав мой остров мистеру Данцигеру. Вряд ли я смог бы объяснить, почему, но это было так. Я всё-таки поведал мистеру Пурвису кое-что о своей находке: не вдаваясь в подробности и стараясь, чтобы рассказ не прозвучал слишком привлекательно.
— Мистеру Данцигеру такое место не интересно, — заключил мистер Пурвис.
Он решил не оставлять этот вопрос без внимания. Я и сейчас как будто слышу его голос: мистер Данцигер не ищет, куда инвестировать свои средства, а если бы инвестиции входили в его планы, то он не преминул бы сообщить об этом мистеру Пурвису. Мне-то ещё тогда казалось, что если мистер Данцигер был таким успешным предпринимателем, каким все его считали, то он с радостью согласился бы на перспективные вложения, хотя бы и самые неожиданные. Но мистер Пурвис взял меня в Финляндию не для того, чтобы я с ним спорил, и, раз уж на то пошло, я с большим облегчением узнал, что остров оставят в покое — в той степени, в какой это зависело от меня. Я, к тому же, вовсе не хочу сказать, что мистер Пурвис обязательно заблуждался в отношении мистера Данцигера. Возможно, он был совершенно прав. В любом случае, он, видимо, остался доволен мной, потому что в конце ужина угостил меня финским ликёром под названием «лакка». Финны делают эти свои ликёры из ягод, собранных в Арктике. Отличные, надо сказать, ликёры, вкуснее мне пробовать не приходилось.
Читать дальше