Артур Шницлер - Фрау Беата и ее сын

С такими мыслями Беата вернулась домой. Гуго отсутствовал под предлогом экскурсии, а девушка была отпущена на воскресный день.

Беата была одна в доме. Она разделась в спальне; отдаваясь тупой усталости, которая теперь часто овладевала ею в дневные часы, она легла на постель. Сознательно наслаждаясь одиночеством, тишиной и мягким приглушенным занавеской светом, она долго лежала с закрытыми глазами. В косо стоявшем против нее трюмо она увидела большой поясной портрет своего умершего мужа, висевший над ее кроватью. Но теперь от всего портрета видно было только тускло-красное пятно; она знала, что оно изображает гвоздику в петличке. В первое время после смерти Фердинанда этот портрет продолжал вести для Беаты свою, обособленную, жизнь: она видела его улыбащимся и грустным, веселым и печальным; иногда даже ей казалось, что в изображенных красками чертах странным образом отражалось отчаяние или равнодушие к собственной смерти. С течением лет портрет, правда, сделался слепым и замкнутым; он был только расписанным красками холстом, и больше ничем.

Но теперь, в этот час, он снова ожил, и, хотя она в зеркале не видела ярко обрисованных черт, все же ей казалось, что портрет смотрит на нее с некоторой насмешкой; и в ней проснулись воспоминания, невинные или даже веселые сами по себе, но вдруг превратившиеся как бы в издевательство над нею. И вместо одной, на которую направили ее подозрения, перед нею прошел целый ряд женщин, отчасти с изгладившимися из памяти чертами, но, быть может, все, как она теперь думала, любовницы Фердинанда: его поклонницы, которые приходили к нему за карточками и автографами, молодые артистки, бравшие у него уроки, дамы из общества, у которых он бывал в салонах вместе с Беатой, подруги по сцене, падавшие в его объятия в ролях жен, невест, соблазненных любовниц. Быть может, сознание своей виновности, хотя и не особенно мучившее его, и внушало ему снисхождение к возможной измене его памяти.

И вдруг, точно сбрасывая ненужную и неудобную маску, которую он так долго носил при жизни и после смерти, он предстал перед ее душой как умный актер, с красной гвоздикой в петличке, как человек, для которого она была только хорошей хозяйкой, матерью его сына и женой, которую он иногда и обнимал, когда в теплую летнюю ночь их охватывали тусклые чары непосредственной близости. И вместе с переменой в его образе странно переменился и его голос. Он потерял прежнее благородство, звучавшее в ее воспоминании прекраснее всех живых голосов, и вдруг зазвучал пусто, фальшиво и деланно. Но тотчас же, с испугом и вместе с тем с облегчением, она поняла, что голос, прозвучавший в ее душе, был голос не ее мужа, а другого человека, осмелившегося на днях, здесь, в ее доме, передразнить голос и жесты умершего.

Она поднялась в постели, оперлась рукой на подушку и стала с ужасом вглядываться в полумрак комнаты. Теперь только, в полном уединении ночного часа, случившееся предстало перед нею во всей своей чудовищности. Приблизительно неделю тому назад, в воскресенье, как и сегодня, она сидела в саду вместе с сыном и — она с ужасом произнесла про себя это слово — с любовником; вдруг появился молодой человек высокого роста, с сверкающими глазами, в костюме туриста, с зелено-желтым галстуком. Она его не узнала, но радостные приветствия двух молодых людей напомнили ей, что перед нею стоит Руди Бератонер, несколько раз приходивший зимой к Гуго за книгами; она знала, что он был одним из тех юношей, которые провели минувшей весной ночь в Пратере с продажными женщинами. Он приехал прямо из Ишля, где тщетно искал Фрица в доме его родителей. Его, конечно, задержали обедать. Он был очень весел, немного шумлив и без устали рассказывал охотничьи анекдоты; его два младших приятеля, казавшиеся совершенными детьми в сравнении с его чрезмерно ранним развитием, таяли от восхищения. Он обнаружил также редкое в его годы умение пить. Так как друзья не хотели отставать от него и даже Беата выпила больше, чем обыкновенно, то вскоре настроение сделалось гораздо более непринужденным, чем обыкновенно в ее доме.

Беате было приятно, что, несмотря на общую веселость, гость был очень почтителен с нею; она была ему за это благодарна. Но все же у нее, как часто бывало в последние дни, возникло такое чувство, точно все, что происходило и в реальности чего она не могла сомневаться, окажется сном или, во всяком случае, чем-то поправимым. Наступила минута, когда она, как часто в прежнее время, обняла Гуго за плечи и стала нежно играть его волосами; вместе с тем она с нежным призывом глядела в глаза Фрица и была растрогана и сама собой, и всем светом. Потом она заметила, что Фриц о чем-то шептался с Руди Бератонером и его в чем-то убеждал. Она шутливо спросила, о чем это молодые люди так таинственно совещаются и очень ли это опасный разговор. Бератонер отмалчивался, но Фриц заявил, что не понимает, почему не сказать, в чем дело. Оказалось, что Руди, при всех своих качествах, отличается еще особенным талантом: он великолепно подражает голосам знаменитых актеров, не только живых, но — тут он запнулся. Беата, глубоко взволнованная и в каком-то странном опьянении, быстро обернулась к Руди Бератонеру и спросила его хриплым голосом: