Льюис Синклер - Энн Виккерс

— Хм! Я придумала, что я сделаю. Перл. Сегодня же вечером вышлю своего продажного любовника за пределы Нью-Йорка. Отомкну тюремные ворота и выпущу на волю всех арестанток, а на прощанье вручу каждой брошюру со статьей Ленина. Это вас устроит? Позвольте поблагодарить вас за очередную попытку спасти мою душу. А теперь — мне некогда. Фел-дер-маус! Идите сюда и приготовьтесь записывать!

На душе у нее было все-таки неважно, и она сказала себе: «В том, что говорит Перл, есть известная доля правды — и даже очень большая…» Но, всецело поглощенная Барни и Прайд, она выбросила эти мысли из головы.

Наступил январь, а с ним время оставить работу и готовиться к рождению ребенка. Она чувствовала себя отлично, но ее фигура раздалась и погрузнела. Походка, всегда такая стремительная, стала медленной и тяжелой; и при легких приступах боли ее бросало в дрожь. Господи, уж скорей бы все это началось! Скорей бы все осталось позади!

Ужасно и унизительно было чувствовать себя громадной неповоротливой улиткой и с трудом передвигаться по квартире.

Все говорили ей, что первые схватки будут повторяться с интервалом в один час, — все, кроме Мальвины, которая сказала:

— О господи, почем я знаю, с каким интервалом! Но не бойся: когда они начнутся, ты их ни с чем не спутаешь. В больнице для тебя уже приготовлена палата. Тебя доставят туда в двадцать минут, а я приеду через полчаса.

Все началось в три часа ночи. Энн проснулась от внезапной боли в животе, похожей на взрыв динамита. Она не представляла, что на свете бывает такая боль. Знакомая ей зубная боль, головная боль, муки, которые она вытерпела в детстве, сломав ногу, — все это были чистейшие пустяки по сравнению с тем, что она испытывала теперь. Боль накрыла ее с головой, она задыхалась, она была бессильна перед болью, неотвратимой, как наводнение.

Но она обрадовалась: «Началось! Прайд прокладывает себе дорогу! И я опять буду человеком, а не пуховой периной!»

И сейчас в тысячу раз сильнее, чем когда-либо, она ощутила, как не хватает ей Барни. Нестерпимой казалась мысль, что рядом с ней не он, а Рассел, что Рассел имеет право дотрагиваться до нее. (Даже корчась от боли, она успела подумать — «Муж… Любовник…

Как у нас перепутались все слова! Если вообще на свете бывают мужья, то Барни — мой муж, а Рассел как раз любовник, которого я завела в минуту непристойной слабости, а потом так и не решилась прогнать…»)

Но ради Прайд она должна примириться даже с кощунственным присутствием Рассела в этот священный час. Надо его позвать… подняться с постели… ехать в больницу… Скорее… Нет, боль прошла. После тумана ее овеяло свежим ветром; в ее распоряжении целый час передышки-значит, пока его звать не надо. Слабой рукой она нашарила часы, поднесла их к глазам — и ровно через семь минут после первой схватки на нее обрушилась вторая.

Она села в кровати и, не думая больше ни о каких тонкостях, завопила: «Рассел!»

Он примчался галопом — огромный шар оконной замазки в линялой фланелевой пижаме салатного цвета, в которой он любил спать зимой; и он был так ловок, так заботлив и серьезен, что в ней шевельнулось теплое чувство. («Черт бы его побрал: если бы он по крайней мере был последовательно отвратителен, насколько проще была бы жизнь!»)

Он позвонил в больницу, на квартиру к доктору Уормсер, отправил ночного швейцара за такси, — все это почти одновременно. Энн откинулась на подушки, чувствуя, что теперь со спокойным сердцем может отдаться схваткам, которые все усиливались и следовали одна за другой через каждые семь минут. В корчах нечеловеческих страданий улетучилось всякое достоинство. Она извивалась, вцеплялась в простыни, лихорадочно сжимала и раскачивала край кровати и вместо собственного голоса слышала какие-то жалобные причитания.

Во время схваток она слепла от боли, а в промежутках лежала, обливаясь потом, в таком изнеможении, что едва воспринимала происходящее. Она смутно припоминала впоследствии, что Рассел и горничная помогли ей подняться с постели, надели на нее халат, пальто и домашние туфли, закутали плечи шалью, довели по коридору до лифта, погрузили в такси и втащили вверх по ступенькам — к дверям больницы. Она была слегка озадачена, когда увидела перед собой неизвестно откуда взявшуюся Мальвину.

Потом схватки участились и повторялись через каждые три минуты, и Энн держалась за крепкую руку сиделки, сжимая ее изо всех сил, а вскоре боль совсем ее одурманила, и отдельные схватки слились в сплошной бесконечный ураган.