Льюис Синклер - Энн Виккерс

Настроение у Барни не улучшалось и от того обстоятельства, что ценные бумаги, в которые он на протяжении многих лет осмотрительно вкладывал свой капитал, начали быстро падать. Биржевой азарт всегда был ему чужд, хотя он не без удовольствия играл в покер с закулисными заправилами Таммани-холла и наблюдал, как они между делом решают политическую судьбу нескольких миллионов людей. Он никогда не шел даже на минимальный риск и покупал только акции, надежные, как Гибралтар — железнодорожные, стальные, автомобильные, — и вдруг на его глазах Гибралтар тихонечко сполз в океан.

— Уж лучше бы я разменял все свои деньги на серебряные доллары, сел бы на пристани и бросал бы в Ист — Ривер монетку за монеткой — результат был бы тот же, а удовольствия куда больше, — заметил он.

Миновал год с начала Великой Депрессии. Она была хороша уже тем, что вытеснила все прочие темы для разговоров на званых обедах и положила конец обсуждению сухого закона, который в течение десяти лет перед тем занимал все великие умы Соединенных Штатов. Некоторые видные люди, в том числе председатели правлений трестов и владельцы банков, понемногу забывали знакомый припев: «Кризис позади, наступил поворотный момент, мы уже на подъеме, еще три месяца — и депрессии конец». Другие размышляли над тем, вернется ли когда-нибудь период процветания, длившийся в Америке с 1890 по 1929 год; а третьи — их было меньшинство — начинали задумываться, не лучше ли будет для нашей великой нации отбросить теорию о том, будто бы каждая семья, которая не владеет радиоприемником и по меньшей мере двумя автомашинами, не располагает отдельной спальней и ванной для каждого члена семьи и не состоит в местном привилегированном клубе, являет собой образец духовного банкротства, угрозу моральным устоям общества и вообще должна рассматриваться как кощунство.

У Энн Великая Депрессия не вызывала депрессии. Как ни странно, Энн даже черпала в ней бодрость. Ведь бедность — вполне естественное человеческое состояние-переставала быть в глазах общества смертным грехом. Она была уверена, что если им с Барни доведется когда-нибудь, где-нибудь бедствовать вместе, они будут частичкой того нового, голодного и энергичного начала, которое сможет понемногу исцелить обожравшуюся нацию.

В тюрьму к Энн явилась Перл Маккег — коммунистическая пророчица.

— Энн, я хочу поговорить с вами наедине, — произнесла она тоном школьной директрисы.

— Пожалуйста. Фелдермаус, выйдите! — приказала Энн своей маленькой секретарше.

Не успела закрыться дверь, как Перл задала вопрос:

— А ей вы разрешаете называть себя «Виккерс»?

— Нет, не разрешаю.

— Так почему же вы ее зовете «Фелдермаус»?

— Потому что она меня обожает.

— Значит, вы пользуетесь преимуществами своего положения?

— Безусловно, — точно так же, как вы воспользовались моим пресловутым добросердечием и явились огорошить меня какой-нибудь малоприятной новостью. \ I/, выкладывайте!

— Это не совсем новость, скорее… Энн, когда-то я возлагала на вас большие надежды. Я думала, что вы душой с нами — с рабочим классом, с красными, с людьми, не идущими на компромисс. Но вы откололись от нас-за жалкую горсть серебра, за жалкую ленточку в петлице. Вы ни разу не попытались разоблачить мэра или губернатора. Судя по всему, вы служите под их началом с полным удовольствием. А теперь я узнала, что у вас любовная связь с богатым и продажным политиканом!

— Думаю, что мои персональные грехи к делу не относятся.

— В наши дни — относятся. Мы переживаем критический момент. Репутация революционера должна быть незапятнанной, у него нет времени на приятные грешки. Назревают потрясающие события. Положение в горнодобывающей промышленности, особенно в Кентукки и Западной Виргинии, граничит с войной…

— Голубушка моя, я сама кое-что знаю о промышленности в южных штатах. Когда я была в Копперхед — Гэпе…

— Вот-вот! Всю жизнь вы будете самодовольно ссылаться на то, что вы там были — один раз; что принимали активное участие в борьбе — один раз. Вы считаете себя по-прежнему частицей пролетариата, революционером в пенологии. Вечный либеральный самообман! Недалек тот час, когда вы незаметно для самой себя примиритесь и с тюрьмами и со всей остальной капиталистической системой, и станете произносить речи, причисляя себя к радикалам, и стоглавый дракон капитализма извлечет из вас еще больше пользы, чем из любого откровенного, ярого реакционера!