Джозеф Конрад - Победа

— Вы понимаете, что дело шло о возмутительном преследовании, не правда ли? Я это заметил и…

Участливый Дэвидсон мог легко понять.

— Меня это не удивляет, — сказал он спокойно. — Поистине возмутительно. И разумеется, будучи не женаты… вы вправе были вмешаться.

Он сел на корму шлюпки и уже держал шнурки руля в руках, когда Гейст внезапно заметил:

— Свет — злая собака. Он вас кусает при всяком удобном случае. Но я думаю, что здесь мы можем презирать судьбу с полной безопасностью.

Рассказывая мне все это, Дэвидсон решился сделать одно лишь замечание:

— Странный способ презирать судьбу, взяв на буксир женщину.

Однажды, много времени спустя, — мы не часто встречались, — я спросил Дэвидсона, что он сделал с шалью, и узнал, что, приступив с решимостью к выполнению своей миссии, он не встретил больших затруднений. В первое же посещение Сурабайи он свернул шаль как можно туже, чтобы сделать самый маленький пакет, завернул ее в коричневую бумагу и взял с собою на берег. Когда его вещи были отправлены в город, он сел в «гарри» с пакетом в руках и велел везти себя в гостиницу. Руководясь прежним своим опытом, он рассчитал так, чтобы приехать как раз во время «сиесты» Шомберга. Застав, как и в прошлый раз, поле действий свободным, он вошел в бильярдную, выбрал место в глубине комнаты, вблизи возвышения, на котором должна была в свое время воссесть госпожа Шомберг, и резким звонком нарушил сонную тишину дома. Разумеется, тотчас же появился китаец. Дэвидсон заказал какой-то напиток, твердо решив не покидать своего места.

— Я бы сделал двадцать заказов подряд, если бы понадобилось, — сказал он (а он был великий трезвенник), — только бы не унести пакета обратно. Немыслимо было оставить его где — нибудь в углу, не предупредив женщину, что он там. Это могло бы принять для нее худший оборот, чем если бы ей совсем его не отдали.

Итак, он ожидал, неоднократно давая звонки и проглотив два или три замороженных напитка, которых ему вовсе не хотелось. Как он и надеялся, вскоре появилась госпожа Шомберг — шелковое платье, длинная шея, английские букли, испуганные глаза, бессмысленная улыбка, одним словом, госпожа Шомберг собственной персоной. Возможно, что это животное, ее муж, лениво послал ее посмотреть, кто этот невоздержный человек, который в этот тихий час поднимает в доме такой шум. Поклон, легкое движение головы; она забралась на свое место на возвышении, позади конторки, имея там наверху такой бестелесный и нереальный вид, что, не будь пакета, заявил Дэвидсон, он подумал бы, что видел все происшедшее между ними во сне. Чтобы удалить китайца, он потребовал еще какой-то прохладительный напиток и, схватив лежавший рядом с ним на стуле пакет, быстро сунул его под конторку к ногам госпожи Шомберг, прошептав просто: «Это ваше». Вот и все; остальное было ее личным делом. Впрочем, на большее не хватило бы и времени. Дэвидсон едва успел вернуться к своему месту, как вошел Шомберг. Он притворно зевал, бросая вокруг себя недоверчивые, злобные взгляды. Невозмутимое спокойствие Дэвидсона чудесным образом помогло ему; разумеется, трактирщик был бесконечно далек от подозрения, что между его женой и этим клиентом могли существовать какие бы то ни было отношения.

Что касается госпожи Шомберг, то она сидела на месте, словно идол. Дэвидсон был поражен и восхищен. Теперь он был уверен, что она в течение многих лет намеренно принимала та кой вид. Она даже никогда не моргала глазами. Это было нечто невероятное. Это открытие наполнило его чем-то похожим на ужас; мысль о том, что он знает истинную госпожу Шомберг лучше, чем кто-либо на Островах, не исключая и самого Шомберга, вызывала в нем удивление, от которого он не мог прийти в себя. Эта женщина была неисчерпаемым кладезем притворст ва. Немудрено выкрасть девушку из-под носа двух мужчин, имея на своей стороне такого сообщника.

Удивительнее всего было все-таки то, что Гейст оказался замешанным в бабьи дела. В течение многих лет жизнь его протекала у нас на виду, и ни в одной жизни не могло быть так мало женского элемента. Если бы он не угощал при случае не хуже, чем всякий другой, этот созерцатель казался бы совершенно отрешившимся от земных дел и страстей. Самая вежливость его манер, шутливые оттенки его голоса делали его каким-то особенным. Его представляли себе легко порхающим, словно перо в атмосфере труда, созданной дыханием наших уст. По этой-то причине этот созерцатель привлекал к себе внимание, как только входил в соприкосновение с реальным миром. Во-первых, дело Моррисона, это таинственное товарищество; потом сенсационное Тропическое Угольное Акционерное Общество, где, правда, смешивались различного рода интересы, — дело в полном смысле слова; наконец, совсем недавно — это похищение, неприличное проявление индивидуальности, наиболее крупный, поразительный и интересный из сюрпризов.