Джозеф Конрад - Победа

— Молодец! Предусмотрительная девушка, — сказал он, тихи посмеиваясь со странной, кошачьей веселостью, от которой за колыхались его плечи и в бегающих глазах зажглись огоньки. Вы еще думаете о мошне. Из вас выйдет отличный компаньон А какой приманкой вы будете, черт возьми!

Он увлекся на мгновение своими мыслями, но лицо его ско ро омрачилось.

— Нет, никаких отсрочек! За кого вы меня принимаете? За пугало? За чучело, сделанное из шляпы и старых лохмотьев, за манекен без чувств, без внутренностей и без мозгов? Нет, — продолжал он с жаром, — он никогда больше не войдет в вашу комнату… никогда, никогда!..

Настало молчание. Его омрачали терзания ревности, и он даже не смотрел на молодую женщину. Она выпрямилась; потом медленно, постепенно склонилась к нему, словно собираясь упасть в его объятия. Он поднял глаза и, сам того не подозревая, остановил ее движение.

— Скажите! Вы так хорошо боретесь с мужчиной голыми руками… могли бы вы… а? Сумели бы вы пустить одному из них кровь вот таким ножичком?

Она широко открыла глаза и улыбнулась ему странной улыбкой.

— Как я могу сказать? — прошептала она с чарующей интонацией. — Дайте мне на него взглянуть.

Не сводя глаз с лица Лены, он вытащил нож из ножен; это был короткий, широкий, массивный обоюдоострый клинок с костяной ручкой. Наконец он опустил глаза на нож.

— Это надежный друг, — сказал он просто. — Возьмите его в руку и взвесьте.

В ту минуту, как она наклонилась, чтобы его взять, в ее загадочных глазах зажглось внезапно пламя, красный свет в белом тумане, окутывавшем побуждения и желания ее души. Она достигла успеха! Орудие смерти в ее руках; пробравшаяся в ее рай змея изрыгнула свой яд, и она держала ее, беспомощную, в своей власти, почти наступив ей на голову каблуком. Растянувшись на циновках пола, Рикардо незаметно приблизился к креслу, на котором она сидела.

Все мысли, все желания молодой женщины были направлены к тому, чтобы обеспечить себе окончательное обладание этим оружием, которое, как ей казалось, объединяло в себе все опасности и все угрозы этой преследуемой смертью планеты. Она сказала с тихим смешком, в котором Рикардо не расслышал торжествующей нотки:

— Я бы никогда не поверила, что вы доверите мне это оружие!

— Почему же нет?

— Из опасения, как бы я вдруг не нанесла вам удара.

I — За что? За сегодняшнюю историю? О нет. Вы ведь на меня не сердитесь. Вы меня простили. Вы меня спасли. Вы м «ня гак же победили. Да и к чему это вам послужило бы?

— Ни к чему, это правда, — согласилась она.

В глубине души она чувствовала, что не могла бы этого сделать. Если бы дело дошло до борьбы, ей пришлось бы выпустить оружие, чтобы бороться голыми руками.

— Слушайте, — сказал Рикардо. — Когда мы будем вместе бродить по свету, вы будете меня всегда называть «мой муж». Хорошо?

— Да, — проговорила она, собираясь с силами для борьбы, какова бы она ни была.

Нож лежал у нее на коленях. Она засунула его в складки юбки. Потом, сплетя руки вместе, она положила локти на колени, которые отчаянно стиснула вместе. Ужасный предмет был, наконец, спрятан от глаз.

Она почувствовала, что всю ее обдало холодным потом.

— Я не похороню вас, как этот ни к чему не годный ломака, этот смешливый джентльмен. Вы будете моей гордостью и моим товарищем. Разве это не лучше, чем покрываться плесенью на каком-то острове в угоду джентльмену, покуда он не бросит вас?

— Я буду всем, чем вы захотите, — сказала она.

В своем опьянении Рикардо придвигался все ближе с каждым произносимым ею словом, с каждым ее движением.

— Дайте вашу ножку, — молил он робким шепотом, но с полным сознанием своей власти.

— Все, что хотите!

Все, она бы все сделала, чтобы держать убийцу спокойным и безоружным, покуда не вернется к ней сила ее членов и она не решит, что ей надо сделать. Самая легкость успеха колебала ее твердость. Она немного высунула ногу из-под юбки, и он с жадностью накинулся на нее. Она даже не отдавала себе отчета в том, что он делал. Она подумала о лесе, в который ей велели бежать. Да, лес, вот куда надо отнести ужасную добычу, жало побежденной смерти. Рикардо сжимал ее щиколотку, прижимаясь время от времени губами к ее ноге, бормоча слова, прерывистые, похожие на стоны страдания и отчаяния. Гром, которого они не слыхали, рокотал вдалеке сердитыми переливами могучего голоса, и вокруг мертвой неподвижности этой комнаты, в которой профиль Гейста-отца строго смотрел в пространство из своей золоченой рамы, внешний мир содрогался непрерывной дрожью.