Александр Дюма - Тысяча и один призрак

Наступила ночь. Мне принесли лампу. Мои служанки, насколько я поняла по крайней мере по их жестам, предлагали остаться со мной. Я поблагодарила их, и они ушли. В тот же час, как и накануне, я испытала те же симптомы. У меня явилось тогда желание встать и позвать на помощь, но я не могла дойти до дверей. Я смутно слышала бой часов, пробило три четверти девятого. Раздались шаги, открылась дверь, но я ничего не видела, как и накануне, я упала навзничь на кровать. Как и раньше, я почувствовала острую боль на шее в том же месте. И вновь я проснулась в полночь, только была еще слабее и еще бледнее, чем накануне.

На другой день ужасное состояние опять возобновилось. Я решила спуститься к Смеранде, невзирая на свою слабость, когда одна из моих служанок вошла ко мне и произнесла имя Грегориски. Грегориска шел за ней следом. Я хотела встать, чтобы встретить его, но упала в кресло. Он вскрикнул, увидев мое состояние, и хотел броситься ко мне, но у меня хватило силы протянуть ему руку.

— Зачем вы пришли? — спросила я.

— Увы, — произнес он, — я пришел проститься с вами! Я пришел сказать, что покидаю этот мир, который стал невыносим для меня без вашей любви и вашего присутствия. Я пришел сказать, что удаляюсь в монастырь Ганго.

— Вы лишились моего присутствия, Грегориска, — ответила я, — но не моей любви. Увы, я продолжаю любить вас, и мое великое горе заключается в том, что отныне любовь эта является преступлением.

— В таком случае я могу надеяться, что вы будете молиться за меня, Ядвига.

— Конечно. Только недолго придется мне молиться за вас, — прибавила я с улыбкой.

— Что с вами, в самом деле, отчего вы так бледны?

— Я… Да сжалится надо мной Господь и призовет меня к себе!

Грегориска подошел, взял меня за руку, которую мне не хватило сил отнять у него, и, пристально глядя на меня, сказал:

— Эта бледность, Ядвига, неестественна, чем она вызвана?

— Если я скажу, Грегориска, вы сочтете меня сумасшедшей.

— Нет-нет, говорите, Ядвига, умоляю вас. Мы находимся в стране, не похожей ни на какую другую страну, в семье, не похожей ни на какую другую семью. Говорите, все говорите, умоляю вас.

Я все ему рассказала: о странной галлюцинации, овладевшей мною в час смерти Костаки, о том ужасе, о том оцепенении, о том ледяном холоде, о той слабости, от которой я падала на кровать, о тех шагах, которые, казалось, я слышала у той двери, которая, мне казалось, открывалась; наконец, о той острой боли, спутницей которой явилась бледность, и о беспрестанно возрастающей слабости.

Я думала, что Грегориска примет мой рассказ за начало сумасшествия, и заканчивала его в некоторым боязливом замешательстве, но видела, что он, напротив, следил за этим рассказом с глубоким вниманием. Когда я закончила, он на минуту задумался.

— Итак, — спросил он, — вы засыпаете каждый вечер в три четверти девятого?

— Да, несмотря на все усилия преодолеть сон.

— Вам кажется, что ваша дверь открывается?

— Да, хотя я и запираю ее на засов.

— Вы чувствуете острую боль на шее?

— Да, хотя почти ничего на ней не заметно.

— Не позволите ли вы мне посмотреть?

Я запрокинула голову. Он осмотрел мою рану.

— Ядвига, — сказал он через некоторое время, — доверяете ли вы мне?

— И вы еще спрашиваете? — ответила я.

— Верите ли вы моему слову?

— Как святому Евангелию.

— Хорошо, Ядвига, даю вам клятву. Клянусь вам, что вы не проживете и неделю, если не согласитесь, и сегодня же, сделать то, что я вам скажу…

— И если я соглашусь?

— Если вы согласитесь, то, может быть, будете спасены.

— Может быть?

Он молчал.

— Что бы ни случилось, Грегориска, — ответила я, — я сделаю все, что вы прикажете.

— Хорошо! Слушайте же, — сказал он, — а главное, не пугайтесь. В нашей стране, как и в Венгрии, как и в Румынии, существует предание.

Я вздрогнула, так как вспомнила это предание.

— А, — воскликнул он, — вы знаете, что я хочу сказать.

— Да, — ответила я, — я видела в Польше особ, страдающих от этого ужасного недуга.

— Вы говорите о вампирах, не правда ли?

— Да, в детстве я видела, как на кладбище одной из деревень, принадлежавших моему отцу, выкопали сорок покойников — все они умерли в течение двух недель, и никто не мог определить причину их смерти. Семнадцать из них имели все признаки вампиризма, то есть трупы их были свежи и они походили на живых людей, другие были их жертвами.

— А как же освободили от них народ?

— Им вбили в сердце осиновый кол и затем сожгли.