Александр Дюма-сын: Доктор Серван

— Бога ради, говорите.

— Слушайте же, — сказал юноша, вытирая слезы. — Воспользовавшись моим отчаянием, отец заставил меня согласиться на то, что ему было нужно. Моя мать тоже стала умолять меня, и, чтобы они оставили меня в покое, я дал им слово…

— Чего же они от вас требовали?

— Согласия на брак, которого они желают, — ответил Генрих, задыхаясь.

— Но, — сказал доктор, — этот брак еще не заключен?

— Нет.

— Вы можете взять слово назад, раз вы дали его по принуждению.

— Это невозможно, доктор! И отец, и мать проклянут меня. Разумеется, если бы Магдалина не умерла, я бы всем ради нее пожертвовал. Но, увы, бедная девушка покинула земной мир, она теперь предстала перед Богом и, освобожденная от всех земных страстей, быть может, за меня помолится.

И несчастный закрыл руками лицо. Доктор, казалось, задумался на несколько минут, затем встал и сказал:

— Ваша правда, Генрих, своим родителям вы должны платить добром за добро.

— Любезный доктор, — продолжал молодой человек, протягивая Сервану руку, которую тот принял, — вы меня прощаете, не правда ли?

— Мне не за что прощать вас, друг мой, — ответил доктор. — Вы повинуетесь естественному закону. Он предписывает детям жертвовать собой ради счастья своих родителей. Прощайте, мой юный друг, берегите себя, постарайтесь утешиться и будьте счастливы.

— О, это невозможно! — прошептал юноша.

— В ваши лета нельзя отчаиваться. Я еще приду с вами повидаться, прощайте.

— Господин доктор…

— Что такое?

— Я прошу вас оказать мне одну услугу, — сказал Генрих.

— Говорите.

— Магдалина еще в морге…

— Кто сидит с ней?

— Ее горничная.

— Бедная девушка! — воскликнул старик со слезами на глазах.

— О да, бедная девушка… Но это еще не все… — сказал Генрих таким голосом, словно боялся продолжать свою мысль.

— Разве вы сомневаетесь, что я исполню вашу просьбу? Вы хотите, чтобы я еще раз повторил свое обещание? — спросил Серван, снова садясь.

— Завтра ее похоронят? — тихо спросил юноша, будто опасаясь произнести имя возлюбленной.

— Да.

— Итак, мой добрый доктор, возложите на себя эту печальную обязанность.

— Охотно, мой друг! Но вы не настолько больны, чтобы не присутствовать на этой печальной церемонии, тем более что вы были единственным другом этой бедной девушки.

— Это правда, но все-таки я не могу туда пойти.

— Почему же?

— Потому что ее смерть и без того наделала много шума в городе, а мое присутствие на похоронах вызовет еще больше пересудов. Мои будущие родственники узнают об этом, и хотя это священная и естественная для меня обязанность, все же этот простой поступок может разрушить предполагаемый брак — единственную и последнюю надежду моих родителей.

— Вы рассуждаете здраво. Я все возьму на себя.

— Вот, доктор, — сказал юноша, вынимая из-под подушки кошелек, набитый золотом, — вот все, что у меня осталось. Устройте на эти деньги похороны, достойные бедной девушки, и поставьте памятник, к которому я мог бы иногда приходить помолиться.

— Положитесь на меня, — сказал старик. — Вам нечего больше мне сказать?

— Нечего, кроме того, чтобы спросить у вас еще раз, твердо ли вы уверены, что я исполняю свой долг?

— Самый лучший судья — наша собственная совесть. Спросите ее. Мне же остается только сожалеть о том, что не удалось оказать вам услугу. Прощайте.

— Я вас еще увижу, доктор?

— На своей свадьбе. Если только вы не забудете известить меня о ней.

— Неужели вы думаете, что я могу так поступить, любезный доктор? О, вы, должно быть, очень плохо меня знаете, если говорите такие вещи.

Доктор Серван взглянул на Генриха, горько улыбнулся и удалился, сказав в последний раз «прощайте». Юноша, казалось, догадался о каком-то другом смысле, заключавшемся в этом «прощайте», и был готов уже вернуть доктора, но потом раздумал и опустился на постель. В соседней комнате доктор встретил родителей Генриха, которые, приблизившись к нему, спросили:

— Что с ним?

— Ничего.

— Покорился ли он своей участи?

— Совершенно.

— Могу ли я знать, что вы говорили ему?

— Я предлагал ему воскресить Магдалину.

— И что же?.. — спросил отец.

— Он отказался.

— Ты видишь, — сказал отец своей жене, — он любил не так сильно, как мы думали.

Нет нужды говорить, какие мысли занимали доктора, когда он вышел от Генриха, — читатель сам может догадаться. Скажем только, что Серван вернулся домой очень озабоченным. Ивариус встретил доктора вопросом: