Павел Павлович попробовал улыбнуться, но не вышло. Что Вельчанинов отказывался приехать — это, конечно, было хорошо, но что он фамильярничает насчет супруги — это было уже дурно. Павел Павлович покоробился; Вельчанинов это заметил. Между тем прозвонил уже второй звонок; в отдалении послышался тонкий голосок из вагона, тревожно вызывавший Павла Павловича. Тот засуетился на месте, но не побежал на призыв, видимо ожидая еще чего-то от Вельчанинова, — конечно, еще раз заверения, что он к ним не приедет.
— Как бывшая фамилия вашей супруги? — осведомился Вельчанинов, как бы не замечая совсем тревоги Павла Павловича.
— У нашего благочинного взял-с, — ответил тот, в смятении посматривая на вагоны и прислушиваясь.
— А, понимаю, за красоту.
Павел Павлович опять покоробился.
— А кто же у вас этот Митенька?
— А это так-с; дальний наш родственник один, то есть мой-с, сын двоюродной моей сестры, покойницы-с, Голубчиков-с, за порядки разжаловали, а теперь опять произведен; мы его и экипировали… Несчастный молодой человек-с…
«Ну так-так, все в порядке; полная обстановка!» — подумал Вельчанинов.
— Павел Павлович! — раздался опять отдаленный призыв из вагона и уже с слишком раздражительной ноткой в голосе,
— Пал Палыч! — послышался другой, сиплый, голос.
Павел Павлович опять засуетился и заметался, но Вельчанинов крепко прихватил его за локоть и остановил.
— А хотите, я сейчас пойду и расскажу вашей супруге, как вы меня зарезать хотели, — а?
— Что вы, что вы-с! — испугался ужасно Павел Павлович. — Да боже вас сохрани-с.
— Павел Павлович! Павел Павлович! — послышались опять голоса.
— Ну уж ступайте! — выпустил его наконец Вельчанинов, продолжая благодушно смеяться.
— Так не приедете-с? — чуть не в отчаянии в последний раз шептал Павел Павлович и даже руки сложил перед ним, как в старину, ладошками.
— Да клянусь же вам, не приеду! Бегите, беда ведь будет! И он размашисто протянул ему руку, — протянул и вздрогнул: Павел Павлович не взял руки, даже отдернул свою. Раздался третий звонок.
В одно мгновение произошло что-то странное с обоими; оба точно преобразились. Что-то как бы дрогнуло и вдруг порвалось в Вельчанинове, еще только за минуту так смеявшемся. Он крепко и яростно схватил Павла Павловича за плечо.
— Уж если я, я протягиваю вам вот эту руку, — показал он ему ладонь своей левой руки, на которой явственно остался крупный шрам от пореза, — так уж вы-то могли бы взять ее! — прошептал он дрожавшими и побледневшими губами.
Павел Павлович тоже побледнел, и у него тоже губы дрогнули. Какие-то конвульсии вдруг пробежали по лицу его.
— А Лиза-то-с? — пролепетал он быстрым шепотом, — и вдруг запрыгали его губы, щеки и подбородок, и слезы хлынули из глаз. Вельчанинов стоял перед ним как столб.
— Павел Павлович! Павел Павлович! — вопили из вагона, точно там кого резали, — и вдруг раздался свисток.
Павел Павлович очнулся, всплеснул руками и бросился бежать сломя голову; поезд уже тронулся, но он как-то успел уцепиться и вскочил-таки в свой вагон на лету. Вельчанинов остался на станции и только к вечеру отправился в дорогу, дождавшись нового поезда и по прежнему пути. Вправо, к уездной знакомке, он не поехал, — слишком уж был не в духе. И как жалел потом!
vaurien — повеса (франц.).
Noblesse oblige — Благородство обязывает (франц.).
сюркуп (франц. — surcoupe) — карточный термин, здесь в смысле: привелечь к ответственности.