Чжоу Ли-бо - Ураган

Хань Лао-лю величественно воссел на край южного кана, того самого, на котором Братишка Ян дважды был почетным гостем и перед которым стоял сейчас, как преступник на суде.

— Ты сам скажи: если человек имел преступное намерение изнасиловать крестьянскую дочь, что ему за это полагается? — тоном сурового судьи спросил помещик и для большей убедительности взмахнул над головой Яна палкой, не раз гулявшей по его спине во времена Маньчжоу-го.

Тот молчал.

— Говори! Замок тебе на рот повесили, что ли? — толкнул его в спину Ли Цин-шань.

— Маху дал, немного лишнего хлебнул…

— Идите спать! — сурово повелел домочадцам мужского пола Хань Лао-лю и, обернувшись к женщинам, уже более милостиво добавил: — Вы тоже ступайте. Ты, Ай-чжэн, поди отдохни, бедняжка. Время позднее. Не огорчайся. Отец рассчитается за тебя. Ступай!

Все разошлись.

— Теперь принеси кисть и бумагу. Запишем его показания, — приказал помещик управляющему.

Ли Цин-шань принес бумагу, кисть и развел тушь. Хань Лао-лю присел к столику и, ни о чем не спрашивая Яна, быстро составил «показания» и передал бумагу управляющему:

— Тут все записано, что он мог бы сказать. Прочти ему и пусть приложит палец.

Управляющий почтительно принял бумагу и огласил:

«Я, Ян Фу-юань, в полночь ворвался в дом к жителю деревни крестьянину Хань Фын-ци. Увидев его дочь Хань Ай-чжэн, я хотел совершить караемое законом преступление. Она оказала мне сопротивление. Тогда я насильно обнял ее и стал целовать. Все это истинная правда».

— Целовать не стал… даже ни одного раза не… — начал было Братишка Ян.

— Довольно! — повысил голос Хань Лао-лю и так решительно поднял палку, что Братишка Ян предпочел отказаться от дальнейших возражений.

— Говори, что ты хочешь? — предложил помещик. — Предать дело огласке или поладить миром?..

Братишка смиренно попросил объяснить, что господин подразумевает под этим «поладить миром».

— Если хочешь, чтобы мы поладили, приложи оттиск пальца на этом документе и все. Отправлять его я никуда не буду.

— Давай тогда поладим миром, — сейчас же согласился Братишка и приложил палец.

Хань Лао-лю бережно свернул бумагу, спрятал ее в карман и повернулся к управляющему:

— Развяжи его. Все в порядке. Сам иди спать.

Ли Цин-шань и повар ушли. Снова водворилась тишина. Слышалось лишь сонное дыхание людей в доме да шуршание сена в конюшне.

Хань Лао-лю закурил папиросу и медленно проговорил:

— Мы с тобой, брат Ян, люди, как говорится, «с одной джонки»… — он умолк, наблюдая за унылым и покорным выражением лица собеседника, — и ссориться нам не годится. Ты вот скажи: слыхал ли ты молву, которая ходит в народе последние дни?

— Не слыхал, — шепотом отозвался Братишка Ян.

— А я вот, — с расстановкой продолжал Хань Лао-лю, — из верных источников знаю. Восьмая армия покидает Харбин и перебрасывается на восток. Знаешь, куда ее стягивают? К советской границе. Я давно говорил, что здесь ей не продержаться долго. Войска гоминдановского правительства если к осенним праздникам и не подоспеют, так уж после праздников обязательно придут. Ты понимаешь, брат Ян, что это значит?

— Не придут гоминдановские войска, — робким голосом возразил Ян.

— Кто тебе это наболтал? Ведь не твои слова!

— Не мои… — согласился Братишка.

— Так вот. Не слушай этой собачьей брехни. Я тебе верно говорю. Мой сын как раз прислал письмо, в котором пишет…

Никакого письма не было. Более того, Хань Лао-лю уже наверняка знал теперь, что этого письма никогда и не будет. Чан Кай-ши потерпел поражение и надеяться больше не на кого.

— Про что же он пишет? — вдруг забеспокоился Братишка.

Хань Лао-лю угрожающе сверкнул глазами:

— «Кто делит земли и дома — тому башку долой», — вот про что пишет!

— Неужели?

У Яна перехватило дыхание и задрожали ноги.

— Ты не бойся, — успокоил его помещик, — мы с тобой свои люди, знаем друг друга не первый год. Я не оставлю тебя в беде. Только не связывайся с бригадой. Ты не гляди, что они хорохорятся тут. Этот ваш Сяо Сян завяз, как телега в грязи: ни туда, ни сюда. Ему в руки попался еж, и он сам не знает, что с ним делать: и держать больно и бросить жалко. Хочет меня побороть? Ладно, поглядим, что у него из этого выйдет. Он со мной уже трижды схватывался. Пусть еще три раза попробует. Я, Хань Лао-лю, все равно буду жить лучше вашего. Не веришь? Подожди, сам увидишь!

Запели петухи.

Хань Лао-лю решил, что Братишка Ян теперь в его руках. Помещик подсел к нему и доверительно проговорил: