Чжоу Ли-бо: Ураган

Она достала из-под цыновки длинную желтоватую палку:

— Вот, возьми. У Цзя-фу уверяет, будто из коры барбариса делают лекарство, которое понижает жар в теле, а кроме того, если из него вырезать палочки для еды, то они, случись в пище какой-нибудь яд, сразу же начинают дымиться. «А так как он боролся с реакционерами и они на него злы, — добавил при этом У Цзя-фу, — и от них можно ждать любого вреда», то эти палочки сослужат тебе службу. И верно, подмешают, чего доброго, какой-нибудь яд. Выстругай из этого палочки, а то я очень боюсь за тебя…

— Какая же ты у меня глупенькая! — нежно улыбнулся жене Го Цюань-хай. — Откуда ты такие небылицы берешь? Что лекарство из этого дерева снижает жар, я тоже слыхал, но что сделанные из него палочки могут обнаружить в пище яд — это детские сказки…

— Совсем не сказки! — перебила жена, но, заметив, что муж досадливо морщится и безуспешно порывается начать какой-то разговор, она на мгновение остановилась:

— Ты что-то хочешь сказать?

— Хочу идти в армию.

Лю Гуй-лань всплеснула руками, и жеребенок упал.

— Что такое?

— Хочу записаться добровольцем в армию.

Подойдя вплотную к мужу, она посмотрела на него испуганными глазами:

— Ты шутишь?

— Зачем шутить? Уже договорился с начальником Сяо.

— Неужели он тебя отпустит? — все еще не верила Лю Гуй-лань.

— Почему же нет?

— А как же работа в крестьянском союзе?

— Выберут другого.

Теперь она уже поверила, но все ее существо восставало против этого решения. Как же отпустить мужа, ведь она и полдня не могла прожить без своего Го. Если его не было рядом, ей недоставало чего-то самого главного, чего-то такого, без чего жизнь казалась невозможной.

— Так… хорошо… иди… — прошептала она и посмотрела на жеребенка, который снова делал безуспешные попытки встать на ноги. Лю Гуй-лань обняла его и залилась горючими слезами.

— Не плачь, — обратился он к жене, когда они наконец улеглись спать, — я не могу видеть твоих слез. Ты только послушай меня. Ведь немало людей записалось в армию. Я тоже должен это сделать. Разобьем бандита Чан Кай-ши, тогда я вернусь к тебе. Начальник Сяо говорит, что Чан Кай-ши скоро будет разгромлен, а начальник Сяо все знает.

Но Лю Гуй-лань, уткнувшись лицом в плечо мужа, продолжала всхлипывать.

— Ну чего же ты плачешь? Ну разве тебе будет приятно, если нас с тобой назовут отсталыми? Неужели ты этого хочешь?

— Я не буду плакать, — прошептала Лю, стараясь удержать слезы. Но они не слушались ее и катились из глаз, словно бусинки с разорванной нитки. — Я знаю… я знаю… ты прав… — всхлипывала она. — Меня не надо уговаривать, но пойми, как тяжело мне с тобой расстаться… Мы так мало прожили вместе, и ты уже уходишь…

— Впереди у нас еще долгая жизнь, — утешал Го Цюань-хай свою жену.

Наконец Лю Гуй-лань вытерла глаза и глубоко вздохнула:

— Как мне жалко, что я не мужчина. Пошла бы вместе с тобой на фронт.

— Дома у тебя найдется много работы. Давай лучше подумаем, что еще нужно успеть сделать по хозяйству. Ведь завтра на собрании я запишусь в армию.

— О домашних делах не заботься. У нас все есть. Вот только не знаю, на сколько времени ты уходишь…

— Чан Кай-ши и его американским хозяевам долго не продержаться. Самое большее — два года.

— А когда ты думаешь отправляться? Надо же тебя успеть собрать в дальний путь.

— Дня через два-три… Ты опять за свое? Перестань же плакать! И какие же вы, женщины, слабые! Слышишь, уже петухи запели. Скоро вставать. Да, совсем забыл, ведь я твою просьбу передал начальнику Сяо.

— Какую просьбу?

В голове Лю Гуй-лань настолько все перепуталось, что она ничего не помнила.

— Ты же просила принять тебя в партию.

— Да, просила. И что же начальник ответил? — оживилась она. — Достойна я или нет?

Го Цюань-хай с улыбкой посмотрел в ее заплаканные глаза, ласково погладил по голове и тоном, каким разговаривают с детьми, сказал:

— Может быть, и достойна, только плачешь много. Будешь так сокрушаться и слезы лить, окажешься недостойной. Видывала ты когда-нибудь коммуниста, который бы все время плакал?

— Ну хорошо, хорошо. Я больше не буду.

Общее собрание, посвященное записи в армию, было созвано на школьной площадке. Почти вся деревня столпилась вокруг развевающегося на ветру знамени крестьянского союза.

Как только Го Цюань-хай объявил, что он вступает в армию, толпа пришла в движение и загудела. Один за другим стали подходить к столу крестьяне, и за короткое время записалось тридцать человек. Это были всё молодые и крепкие парни. Среди них оказался и сын старухи Ван, недавно сыгравший свадьбу.