Чжоу Ли-бо - Ураган

Но она не ушла ни на рассвете, ни после заката. Вскоре это стало известно всей деревне, и для Хоу Длинные Ноги наступили трудные времена.

Некоторые активисты требовали не пускать Хоу больше в крестьянский союз, утверждая, что этот длинноногий в десять раз хуже Братишки Яна. Поэтому едва на собрании упомянули имя Хоу, все зашевелились и разом напали на него. Его засыпали вопросами и подняли такой шум, что члены президиума долго не могли водворить порядок.

Говорили все сразу, и совершенно невозможно было разобрать, кто чего требовал.

— Хоу Длинные Ноги, ты кто же теперь есть: бедняк или помещик?

Не успевал Хоу ответить на этот вопрос, как сзади кричали:

— Ты, должно быть, бедняк с сердцем помещика?

Хоу поворачивал голову и только открывал рот, чтобы ответить, как сыпались уже новые вопросы.

«Бедняк с сердцем помещика» совсем растерялся.

— Кто для тебя враг, а кто — свой? Неужели ты до сих пор этого не понимаешь? — спросил наконец подошедший Чжан Цзин-жуй. — Как мы можем позволить тебе бывать теперь на наших собраниях? Ты же можешь ей все рассказать, что мы здесь решаем! Только подумай: беря себе в дом жену из помещичьей семьи, разве ты не становишься нашим врагом?

— Ты же волчицу приютил у себя! — крикнул старик Чу. — Если у тебя теперь сын родится, то обязательно волчонком будет!

Старик Сунь тоже не преминул вставить слово. Прищурив левый глаз, он укоризненно заметил:

— Что же это ты, парень? Столько лет жил один и жениться не торопился, а тут и двух дней не подождал?

Так как Хоу не боялся возчика, он позволил себе возразить:

— Она сама ко мне пришла.

— Сама пришла! — передразнил возчик. — А ровня ли она тебе, спрашивается? Вот родится у вас ребенок, кем считать его: батраком, бедняком или помещиком? Вот, скажем, вырастет он, а мать возьмет, да и запретит ему бороться с помещиками, что ты тогда станешь делать, а?

— Не в ребенке дело! — оборвал возчика Чжан Цзин-жуй. — Не о том толкуешь, старина. Когда ребенок вырастет, помещиков уж и в помине не будет.

— Помещиков не будет, так все равно американские и чанкайшистские реакционеры останутся, — уперся возчик.

— Не останутся! — обозлился старик Чу. — Какие такие американцы и чанкайшистские реакционеры! Не может их быть у нас.

— Все равно так не годится. Понял? — снова взялся за Хоу возчик. — У тебя с ней никогда не может быть ладу. Ты захочешь кислого, а она будет просить горького. Ты скажешь, что кан горячий, она станет спорить: нет, холодный. Ты захочешь поехать на телеге, а она — в лодке. Как же вы сможете жить вместе? Окажись я на твоем месте, ни за что бы не пустил такую в дом.

— Чего ты прикидываешься, старина Сунь? — усмехнулся Чжан Цзин-жуй. — Не будь у тебя твоей старухи, ты бы первый взял себе такую.

— Так вот что, Хоу, если хочешь быть на хорошем счету, скорее выгони ее вон, не то мы разделаемся с тобой, как с помещиком, — пригрозил старик Чу.

— Да послушайте же меня, братья-бедняки! — взмолился наконец Хоу, прижав к груди руки. — Повторяю: не брал я ее. Сама… сама пришла! Варит мне кашу, свинью кормит и с утра до ночи работает. Только потому и оставил ее у себя… Ведь работает же она на меня, работает…

— Ты про это брось! — не сдавался старик Чу. — Какой нам интерес знать, чем она тебе угодила. Мы тебя спрашиваем: выгонишь ты ее или нет?

— Дайте же ему все сказать, — поднялся Сяо Сян. — Продолжай, старина Хоу.

— Да видишь ли, начальник… Ведь мне уже сорок шесть лет…

— А чего тебе надо? — опять перебил возчик. — Ты человек еще молодой. Вот погляди на меня: мне шестьдесят один год, а в следующем году шестьдесят два будет, а работаю я, как…

— Постой, — сказал начальник бригады. — Не перебивай. Пусть старина Хоу говорит.

Батрак вздохнул, поднял голову и обвел присутствующих долгим взглядом, полным тоски и обиды:

— Двадцать шесть лет работал я в батраках. Горб на спину заработал, а жены — нет. Когда отец и мать были живы, каждый год меня сватали, но так и не смогли женить. Батрак ни на еду, ни на одежу заработать не в состоянии, кто же отдаст свою дочь за такого? Так я и остался холостяком. Помню, как-то раз сосватали за меня дочь бедняка Чжана. «Что ж, — сказал Чжан, — парень он хороший, здоровый, ростом вышел, сердце доброе, работящий и мастер на все руки. Правда, маленько бедный, но дочь за него отдать можно: большого мучения ей с ним не будет. Пусть его родители купят моей дочке сорок чи холста, чтобы пошить одежу. Мы — бедняки, и других подарков не просим».