По числу определил, что письмо провалялось на почте целую неделю, но недолго над этим думал и заснул.
Встал и снова пошел в столовую. Но ел плохо и чувствовал себя смутно, точно с перепоя. А когда официантка принесла вместо гречневой каши лапшу (это здесь и прежде делали), он вдруг вскипел и потребовал жалобную книгу.
Морщась, чувствуя неприязнь к самому себе, он писал в книгу карандашом всякие гневные слова, тогда как девушка, зардевшаяся, ненавидящая его, повторяла:
— И пишите… Мне плевать на ваше бумагомарательство! И треплют, и треплют нервы, и ходят тут! Сами бы поработали, узнали бы… Пишите! Пишите!
Потом Скавлуков стоял около железного окошка автолавки с книгами и разглядывал обложки. Пробормотал, раздражаясь снова без причины:
— Понаписали так, что читать негде…
Вот эта, например, «Горячее сердце»… Ну, что в ней? Может, она та самая, где вся правда-то и есть для Скавлукова. А может, так себе…
Почему-то вспомнилось, как в войну, в эвакуации давали им в школе ботинки. Высыпали целую груду на пол в учительской и сказали: «Выбирайте!»
А он вертел их, и ничего не понимал в ботинках, и всё вспоминал маму… Она бы только взглянула и сказала: «Вот эти!» Ему понравились тогда одни с очень красивыми шнурками, и он выбрал их. А потом они сразу почему-то промокли, эти ботинки, а когда он положил сушить, вдруг сморщились и задеревенели, и он не мог надеть их на ноги. И заплакал.
Скавлуков глядел на книги и наугад брал то одну, то другую. Наконец он выбрал книгу с яркой обложкой: «Наш паровоз, вперед лети» — и сунул ее в карман. В общежитии, не раздеваясь, прилег, открыл книгу и уснул на второй странице.
Вечером его совсем забрала тоска, и он решил идти в управление. «С утра наскандалю, полегчает», — думал он. С этой мыслью и уснул.
Утром встал позже всех и обнаружил, что воды в кране нет. Замерзла. Опять подумал зло: «Схожу в управление!» И, решив идти, успокоился сразу.
На улице встретил своего мастера и поздоровался:
— Здравствуйте, Артем Иванович…
— Здравствуйте, Скавлуков, — сказал тот.
— Вот загулял, — сказал Скавлуков и показал на руку. — А у нас вода замерзла в общежитии.
— Какая вода? — спросил мастер, поднимая рыжие брови и раздумывая о чем-то. — Ты вот что, Скавлуков, ты битум пролил, да? Теперь меня вот инженер по технике безопасности волокет на расправу, акт составляют… Уяснил?
— Ну и что? — спросил Скавлуков, и ему стало грустно. Он посмотрел прямо в глаза мастера и понял, что он не зря не любил мастера и что он будет и дальше не любить его.
А мастер вздохнул и сказал:
— Подвел ты бригаду, Скавлуков, теперь премиальные могут зарезать, вот что усеки… И меня сейчас под орех разделают из-за твоего растяпства. Вам не мастер, вам нянька еще… — сказал мастер и махнул рукой.
Здание управления состояло из двух этажей, на первом этаже размещались местком, дирекция и комитет комсомола, а на втором — партком и техническая группа.
В приемной комитета комсомола никого не было, и Скавлуков, сняв здоровой рукой шапку, постучал к секретарю.
— Да, да, прошу! — крикнул тот из-за стола.
Секретаря звали Степаном. Скавлуков знал его в лицо по прежней работе на строительстве общежития, где оба работали плотниками, хотя и в разных бригадах.
— Степан Акимович, я хотел с вами…
— Прошу, садись, — сказал Степан быстро и сам сел. Он был высок, белокур, с глазами светлыми, глубоко запавшими. Оттого лицо Степана казалось чрезвычайно выразительным и напряженным.
— Вот пожег руку, — сказал Скавлуков и показал руку, немного оттопыривая рукав.
— Да, да, — сказал Степан, кивая в знак полного внимания к Скавлукову.
— Там у нас в общежитии вода в кранах того… замерзла, — объявил еще Скавлуков.
— Насчет воды это ты к Дьяченко сходи, он сантехников пришлет.
И Степан посмотрел на часы.
— Ну прости, дорогой, уже бегу на бюро. Докладываю сегодня… И о вас, в частности. Ты скажи, в бригаде у вас политинформация регулярно проводится, а? И Степан пошел вместе с Скавлуковым к двери.
— Какое там регулярно, — сказал Скавлуков, выходя боком и не зная, как удобнее попрощаться.
— Вот и мне передавали, — сказал Степан озабоченно. — Ну, заходи! Обязательно! — и он подал Скавлукову руку.
Скавлуков прошел через приемную, в которой теперь сидела за столиком девушка и ела хлеб с конфетой.
— До свидания, — сказал он девушке, а за дверью надел шапку.
После разговора со Степаном стало на душе смутно и неловко. Точно он побил животное. Он сильно сплюнул в снег и пошел как можно быстрее. Он знал, что от хорошей ходьбы злость проходит.
Читать дальше