Проспер Мериме - Кармен (новеллы)

И я протянул руку, чтобы выбросить один из самых ядовитых грибов; но старуха проворно отдернула корзину.

– Берегись, – сказала она голосом, полным ужаса, – они у меня под охраной… Пиркунс! Пиркунс!

Надо вам сказать, что «Пиркунс» – самогитское название божества, которое русские почитали под именем Перуна; это славянский Юпитер-громовержец. Меня удивило, что старуха призывает языческого бога, но еще больше изумился я, увидев, что грибы начали приподниматься. Черная змеиная голова показалась из-под них и высунулась из корзины, по крайней мере, на фут. Я отскочил в сторону, а граф сплюнул через плечо по суеверному обычаю славян, которые, подобно древним римлянам, верят, что таким способом можно отвратить влияние колдовских сил. Старуха поставила корзину на землю, присела около нее на корточки и, протянув руку к змее, произнесла несколько непонятных слов, похожих на заклинание. С минуту змея оставалась недвижимой, затем обвилась вокруг костлявой руки старухи и исчезла в рукаве бараньего полушубка, который вместе с дырявой рубашкой составлял, по-видимому, весь костюм этой литовской Цирцеи. Старуха посмотрела на нас с торжествующей усмешкой, как фокусник, которому удалась ловкая проделка. В лице ее соединялось выражение хитрости и тупости, что нередко встречается у так называемых колдунов, по большей части одновременно и простофиль, и плутов.

– Вот, – сказал мне граф по-немецки, – образчик местного колорита; колдунья зачаровывает змею у подножия кургана в присутствии ученого профессора и невежественного литовского дворянина. Это могло бы послужить неплохим сюжетом для жанровой картины вашему соотечественнику Кнаусу… Хотите, чтобы она вам погадала? Прекрасный случай.

Я ответил, что ни в коем случае не стану поощрять подобное занятие.

– Лучше я спрошу ее, – добавил я, – не может ли она что-либо рассказать относительно любопытного поверья, о котором вы мне только что сообщили. Матушка, – обратился я к старухе, – не слыхала ли ты чего насчет уголка этого леса, где звери будто бы живут дружной семьей, не зная людской власти?

Старуха утвердительно кивнула головой и ответила со смехом, простоватым и вместе с тем лукавым:

– Я как раз оттуда иду. Звери лишились царя. Нобль, лев, помер; они будут выбирать нового царя. Поди попробуй – может, тебя выберут.

– Что ты, матушка, городишь? – воскликнул со смехом граф. – Знаешь ли ты, с кем говоришь? Ведь барин (как бы это сказать по-жмудски: «профессор»?)… барин – великий ученый, мудрец, вайделот [112].

Старуха внимательно на него посмотрела.

– Ошиблась, – сказала она, – это тебе надо идти туда. Тебя выберут царем, не его. Ты большой, здоровый, у тебя есть когти и зубы…

– Как вам нравятся эпиграммы, которыми она нас осыпает? – обратился ко мне граф. – А дорогу туда ты знаешь, бабушка? – спросил он у нее.

Она показала рукой куда-то в сторону леса.

– Вот как? – воскликнул граф. – А болота? Как же ты через них перебралась? Должен сказать вам, господин профессор, что в тех местах, куда она указывает, находится непролазное болото, целое озеро жидкой грязи, покрытое зеленой травой. В прошлом году раненный мною олень бросился в эту чертовскую топь. Я видел, как она медленно, медленно засасывала его… Минуты через две от него были видны только рога, а вскоре и они исчезли, да еще две мои собаки в придачу.

– Я ведь не тяжелая, – сказала старуха, хихикая.

– Тебе, я думаю, не стоит никакого труда перебираться через болота – верхом на помеле.

Злобный огонек мелькнул в глазах старухи.

– Добрый барин, – снова заговорила она тягучим и гнусавым голосом нищенки, – не дашь ли табачку покурить бедной старушке? Лучше бы тебе, – добавила она, понизив голос, – в болоте броду искать, чем ездить в Довгеллы.

– В Довгеллы? – вскричал граф, краснея. – Что ты хочешь сказать?

Я не мог не заметить, что это название произвело на него необычайное действие. Он явно смутился, опустил голову и, чтобы скрыть свое замешательство, долго возился, открывая свой кисет, привязанный к рукоятке охотничьего ножа.

– Нет, не езди в Довгеллы, – повторила старуха. – Голубка белая не для тебя. Верно я говорю, Пиркунс?

В ту же минуту голова змеи вылезла из ворота старого полушубка и потянулась к уху своей госпожи. Наученная, без сомнения, таким штукам, гадина зашевелила челюстями, будто шептала что-то.

– Он говорит, что моя правда, – добавила старуха.

Граф сунул ей в руку горсть табаку.