— А, так ты и есть тот верзила, что был тогда с настоятелем, когда мы жаловались Фазло?
— Да, я, — ответил фра Марко, хорошо запомнивший высокого, тощего протоиерея с седой бородой и зелеными глазами.
Оба умолкли. Тишину нарушал лишь стук падающих в темноте капель. Протоиерей заговорил чуть дрогнувшим голосом:
— А вы тогда нас одолели.
— Что поделаешь? Никому не хочется свое упускать.
— А сколько же вы тогда дали Фазло на лапу?
— Не знаю, не я давал; даром он и вас не судил!
Снова наступило молчание, теперь еще более продолжительное и тягостное. Слышно было, как оба быстрыми шагами меряют свои камеры.
Вдруг Марко показалось, что протоиерей что-то сказал. Он остановился и прислушался: сосед приглушенно кашлял. Но чем больше Марко вслушивался, тем все более странным казался ему этот кашель. Наконец из-за перегородки ясно донесся старческий смех. Марко рассердился, выпрямился и хотел было что-то сказать, но смех становился все громче и заразительней.
— Ох, хо-хо, фра Марко!
— Что с тобой, чего ты хохочешь? — раздраженно спросил Марко.
Протоиерей от смеха с трудом выговаривал слова:
— Надо же… Как Фазло опять свел нас… ох, ох-хо-о… Вот вам, говорит, сидите в темнице и грызитесь, кому из вас прихожан в Боснии обирать. Да еще воды под нас подпустил! Ох-хо-хо-о!
Теперь и фра Марко покатился со смеху.
— Наверно, решил нас здесь квасить, как капусту! Чтоб посмотреть, чья вера сильнее.
— Ах, ха, ха-а…
— Хо, хо, хо-о…
Прислонившись к зыбкой перегородке, забыв о мрачной и сырой темнице, поп и монах покатывались от смеха, не замечая, как каменный пол покрывается тонким льдом.
Мост на Жепе {5}
© Перевод Т. Вирты
На четвертом году своего правления великий визирь Юсуф сделал неверный шаг и, став жертвой коварных интриг, внезапно впал в немилость. Борьба длилась всю зиму и весну. (В этот год хмурая, холодная весна надолго задержала приход лета.) А в мае великий визирь Юсуф с триумфом вернулся из заточения. И снова потекли полные великолепия мирные и однообразные дни. Но месяцы зимней опалы, когда жизнь от смерти и славу от погибели отделяла черта тоньше, чем лезвие кинжала, оставили на визире-победителе еле заметный след грусти и задумчивости. В нем появилось нечто неизъяснимое, то, что умудренные опытом и много страдавшие люди таят в себе как сокровище, лишь нечаянно обнаруживая его во взглядах, движениях и словах.
В заточении, одиночестве и немилости визирю как-то живее рисовался отчий дом и родной край. Разочарования и боль всегда обращают мысли к прошлому. Он вспомнил отца и мать. (Оба они умерли еще в далекие времена, когда их сын был скромным помощником смотрителя конюшен султана; он тогда распорядился облицевать их могилы белым камнем и воздвигнуть надгробия.) Вспомнил милую Боснию и село Жепу, откуда его увезли девятилетним мальчиком.
В постигшем его несчастье визирю отрадно было думать о том далеком уголке земли и разбросанном над рекой селе, где в каждом доме жили легенды о его славе и успехах в Стамбуле и где никто не подозревал ни об изнанке славы, ни о цене, которой оплачивается успех.
В то же лето великому визирю представился случай поговорить с людьми, приехавшими из Боснии. Визирь расспрашивал, ему отвечали. После бунтов и войн Боснию терзали беспорядки, запустение, болезни и голод. Визирь отправил крупные дары всем своим сородичам, сколько их еще уцелело в Жепе, и наказал выяснить, в каких постройках испытывают они наиболее острую нужду. Великому визирю вскоре доложили, что в Жепе еще есть четыре дома Шеткичей и что это самые крепкие дома на селе, а вообще край совсем обеднел, мечеть обветшала и обгорела, источник пересох, а всего хуже, что нет моста через Жепу. Село раскинулось у самого слияния Жепы с Дриной, и единственная дорога в Вышеград проложена через Жепу в пятидесяти шагах от устья. Сколько раз наводили крестьяне деревянный мост, но вода неизменно сносила его. То неожиданно и стремительно, как все горные реки, вздуется Жепа и подмоет столбы и опрокинет настил; то поднимется Дрина и запрет прибывшие воды Жепы в устье, и они поднимут и смоют мост, будто его не было и в помине. Зимой одолевает гололед, а в гололед на бревнах сущая погибель и людям и скоту. Вот если бы кто-нибудь возвел здесь мост, это было бы самое благое дело!
Визирь пожертвовал шесть ковров для мечети и сколько требовалось денег для постройки трехструйного фонтана перед мечетью. Кроме того, визирь решил возвести мост на Жепе.
Читать дальше