Иво Андрич - Собрание сочинений. Т.1. Рассказы и повести

Сами консулы редко посещают его дом, и не потому, что не хотят, а потому, что следуют укоренившимся обычаям, приберегая такие визиты на особо важные случаи. Высокие турецкие сановники тоже нечасто приходят, хотя на этот счет у них нет никаких правил и предписаний, просто каждый поступает согласно своим понятиям, своему воспитанию и своим расчетам. С большей охотой откликаются местные видные мусульмане, особенно те, что помоложе и гибче, а еще охотнее — православные попы и прочие иноверцы.

Гости жупника делились на две категории: на тех, кого он принимал в Большой гостиной, и на тех, кому отводилась Малая. Второй этаж приходского дома, прозванного «монашеским домом», в сущности, только и располагал этими двумя комнатами, которые для таких случаев прибирались и украшались с особым тщанием.

В Сараеве не было других францисканцев, кроме фра Грго, бывшего не только сараевским жупником, но и своего рода дипломатическим агентом, через которого поддерживалась связь с высшими турецкими властями и иностранными консулами, и его капеллана. Зато сюда довольно часто наведывались монахи из монастырей и приходов, разбросанных по всей Боснии. В те самые дни, когда все уже было готово к большому субботнему приему, неожиданно нагрянули три монаха. Сначала пожаловали фра Серафим Бегич, по прозванью Бег, и фра Лука Бошняк из крешевского монастыря, а двумя часами позже прибыл фра Рафо Кустудич, жупник Киселяка.

Жупник обрадовался гостям, но, по своей привычке быстро оценивать сложившуюся обстановку, тотчас же подумал о том, как быть с монахами, если они останутся до субботы, а это вполне вероятно, кого определить в Большую, кого в Малую гостиную, а от кого, может быть, и вовсе лучше избавиться.

Проще всего дело обстояло с фра Рафо. В этом высоком, полноватом человеке все дышало силой, спокойствием и размеренностью. Свисающие усы, густые брови и буйные кудри цвета воронова крыла, оттеняя матовую белизну кожи, создавали впечатление красоты необычайной. Ровные белые зубы и карие глаза, время от времени озаряемым улыбкой, сообщали правильным чертам его лица живом и теплое выражение. Фра Рафо говорит немного, разве что обронит несколько незначащих фраз своим приятным густым баритоном, который так гармонирует со всей его прекрасной и сильной фигурой. Полный гордой уверенности в своей красоте, которую никогда не тревожили ни игра страстей, ни кипучая работа мысли, он был доволен собой, как, впрочем, и окружающие всегда были довольны им. И своим видом, и манерой держаться он вполне подходил к Большой гостиной. Труднее будет с фра Лукой. Великан с неестественно большим носом, черный, волосатый и лохматый, с умом, прямо противоположным его росту, он славится тем, что много ест и до удивления любит поспать. Откровенно говоря, он не подходит ни к одной из гостиных, «этот не на показ», как про себя выражался жупник, но вместе с тем признавал, что тот не испортит дела, ежели и просидит молча весь вечер, разумеется — в Малой гостиной.

Остается решить последний и самый трудный вопрос: как быть с фра Серафимом? Надо сказать, что вопрос этот не новый, он возникал перед фра Грго множество раз и по самым различным поводам уже в течение многих лет. Тот же вопрос — «Как быть с фра Серафимом?» — задавали себе и старейшины ордена, и настоятели монастырей, и приходские священники, к которым фра Серафима направляли служить. Они и по сей день вопрошают: «Как быть с фра Серафимом?»

Сирота из нищего глухого села боснийской Краины, он рос и учился в монастыре Плехан. Поначалу это был щуплый, курносый мальчишка с льняными волосами и удивительно белой кожей, робкий и замкнутый. Звали его Маркан. Дивный голос и отличный слух сразу сделали его общим любимцем. Приняв постриг, он стал называться Серафимом, однако скоро все поняли, что с тех пор, как существует орден, не было монашеского имени, которое бы так не подходило «маленькому Маркану», как Серафим. Среди монахов никогда не было такого неугомонника, весельчака и повесы, как плеханский Серафим. И все же его вместе с другими семинаристами послали в Венгрию для завершения образования. В богословских предметах он успевал средне, зато был первым в латинском языке, и его печские наставники горестно вздыхали, что столь выдающемуся латинисту придется прозябать в боснийской глуши. Но монастырские старейшины и слышать не хотели о дальнейшем его пребывании за границей: они были хорошо осведомлены о том, что фра Серафим в ущерб богословским дисциплинам и благонравному поведению выучился играть на всевозможных инструментах, танцевать чардаш и петь мадьярские песни, да еще такие, от которых печские молодки, хоть и притворялись, что ничего не понимают, краснели до ушей. Что же касается карт, то и тут ему не было равных.