Иво Андрич - Собрание сочинений. Т.1. Рассказы и повести

С другой стороны, монашеская жизнь развила в нем, что, впрочем, по крайней мере у нас, не редкость, своего рода холодную и чисто автоматическую человечность, то есть готовность служить людям и помогать им, но — на расстоянии: он видел в них главным образом верующих и паству, а не равных себе, контакты же с турками и с соотечественниками всех вероисповеданий, будь то крестьяне, торговцы или представители правящих кругов, лишь утвердили его в этом, и, наконец, монастырская дисциплина, в Боснии довольно крутая и суровая, которой он, при всем своем свободном и независимом нраве, вынужден был, хотя бы в основном, подчиняться, с отроческих лет требовала от него различных и немалых отречений; будучи не в силах примириться с ними и «посвятить себя всецело богу», как полагалось бы, он ставил их в вину человечеству вообще, отчего весь мир считал в известной мере своим должником.

Однако, не питая особой любви к людям, жупник в то же время не любил одиночества. Постоянное противоборство этих двух противоположных начал и вечное метание от одного к другому и определяли его отношение к людям. И в зависимости от того, какое из них на время одерживало победу, жупник либо сторонился людей и грубо их от себя отталкивал, либо шел к ним и звал их к себе.

И во всем прочем было то же самое. По природе бережливый, причем с годами бережливость его превращалась в скупердяйство, жупник гораздо больше любил брать, чем давать. Но в то же время он был и тщеславен, что, в частности, проявлялось в стремлении слыть человеком бескорыстным и щедрым. И смотря по тому, слушал ли он голос своего тщеславия или своей истинной натуры, люди и принимали его то за человека широкой души и щедрого, а то за скрягу и себялюбца. И если бы его скупость позволила ему быть таким щедрым, как того хотело его тщеславие, он, несомненно, стал бы одним из самых гостеприимных людей в Сараеве. Но, на беду, скупость строго запрещала ему как раз то, к чему его неодолимо влекло тщеславие. А повиновался он обоим, отчего в нем никогда не утихала борьба между страхом быть в глазах людей тем, кто он есть на самом деле, то есть скаредом, и желанием казаться таким, каким он не является, то есть щедрым и тороватым. Другая его беда заключалась в том, что он прислушивался к голосу тщеславия, когда обещал дары и звал гостей, и к голосу скупости — когда одаривал и принимал у себя дома.

И все же он не жалел ни трудов, ни времени, ни денег, когда надо было зимой устроить «посиделки», принять кого-либо из дипломатического корпуса или высокопоставленных османских чиновников, именитых горожан или своих «собратьев», православных попов и вольнодумцев из мусульманского духовенства. Он выписывал табак и вино из Герцеговины, апельсины и гранаты — из Дубровника, собственноручно растирал горчицу, приготовлял разные маринады, сам нарезал нежнейшее копченое мясо, утверждая при этом, что женским рукам так не нарезать. И когда угощение было готово, аккуратно разложено по тарелкам и накрыто чистыми салфетками, он производил смотр всем кушаньям, устанавливая очередность перемен, и сердце его не только не щемило от боли, но, напротив, наполнялось такой радостью, словно это его самого собирались потчевать изысканными яствами и словно бы он уже слышал похвалы, которыми вечером его осыплют гости. И потому всякое сожаление, бережливость или скупость оказывались будто под наркозом, теряли силу, уступая место чувству величайшего удовлетворения и гордости репутацией человека гостеприимного и хлебосольного.

Так вот и выходит, что заложенные в нас противоположные начала, проявляясь, делают нас то скрягами и эгоистами, то людьми щедрыми и тороватыми в зависимости от того, какое из них перетянет, что, в свою очередь, у окружающих людей создает о. нас мнения на первый взгляд весьма противоречивые, но в сущности одинаково и верные и неверные.

Жупник позвал гостей на послезавтра, то есть на субботу «сразу после акшама, или a la france на семь часов». В числе приглашенных было шесть-семь иностранцев, консульских служащих и турок, и столько же именитых боснийцев, среди которых были и священники разных вероисповеданий. Прежде чем разослать приглашения, он долго обдумывал каждую кандидатуру.

Соединить пятнадцать человек, столь различных по положению, происхождению и вере, по характеру и представлениям — дело не шуточное. А самолюбие жупника требовало, чтоб вечер получился гармоничным, чтоб гости чувствовали себя легко и свободно и испытывали благодарность к хозяину за то, что он предоставил им возможность встретиться с приятными и полезными людьми.