Иво Андрич - Собрание сочинений. Т.2. Повести, рассказы, эссе. Барышня.

Еще в первые годы Райка принимала в отцовском лабазе тех, кому требовалась срочная ссуда. Поначалу дело выглядело скромно и невинно, но скоро стало развиваться с ужасающей быстротой, особенно после того как она вошла во владение капиталом и была провозглашена совершеннолетней. И пока Весо, не подозревая о ее планах, занимался розницей, торгуясь с мужиками из-за двух-трех лисьих шкур, Барышня начала входить во вкус «ростовой денежки», того холодного похмелья, которое греет и светит в сырых лавках ростовщиков ярче солнца и теплее весны. Когда дело разрослось и посетителей стало значительно больше, она стала принимать не только в лабазе, но и дома. Разумеется, последнее распространялось лишь на избранных, наиболее уважаемых и солидных клиентов.

В пустом и невеселом, холодном и неуютном доме, где не слышно было ни смеха, ни громкого говора, куда не заглядывали даже нищие, теперь появлялись новые, необычные посетители. Здесь можно было наблюдать, сколь разнообразны типы людей, которых невидимыми нитями опутывают деньги, жажда денег.

В первое время приход каждого такого посетителя был для молодой девушки событием, к которому она готовилась и которое долго помнила, но со временем, когда число просителей так возросло, что стало ей в тягость, она принимала их все менее внимательно и вежливо, все более подозрительно и сурово. (Она быстро научилась распознавать среди посетителей людей, которых толкает на исступленные поиски денег крайняя нужда или всепоглощающая страсть, и убедилась, что подобные люди настолько слабы, беспомощны и на все готовы, что с ними можно не церемониться. Это открытие она сделала неожиданно еще в самом начале своей деятельности и пользовалась им неукоснительно и смело.)

Зимой и летом Барышня принимала в почти пустой гостиной за небольшим столиком, на котором не было ничего — ни книги, ни листка бумаги, — лишь старинная чернильница да дешевенькая ручка, сохранившаяся еще с гимназической поры. Сидела она на простом жестком стуле, а рядом стоял другом — еще меньше и жестче — для посетителей. Не топили здесь даже в самые лютые морозы.

— Раздеваться не надо, — говорила она в таких случаях и добавляла с злорадными нотками в голосе: — У меня не топят.

Поставив таким образом посетителя в наиболее неловкое и невыгодное для него положение, она спрашивала, чего он желает, таким строгим и удивленным тоном, словно тот ошибся адресом и обратился совсем не к тому, к кому его направили.

В большинстве случаев разговор действительно кончался тем, что посетитель, выложив Барышне все свои нужды, уходил с пустыми руками. Когда изредка кому-нибудь удавалось склонить ее в свою пользу, разрешение дела откладывалось на следующий день. Назавтра на ее письменном столе появлялся листок бумаги с условиями краткосрочной ссуды. Вексель, в зависимости от срока, предусматривал превышение суммы, выдаваемой просителю, на десять — тридцать процентов. Прочие условия находились в полном согласии с законом, то есть с его крайними границами. Оплата векселей происходила не в доме, а в лабазе у Весо или даже через посредников; часто это делалось весьма обходным путем у какого-нибудь менялы или у мелкого торговца, сидящего в полузаброшенной лавчонке, на вид пустой и убогой. Ведь глубоко под видимой и бурной поверхностью общества, которое живет, тратит, наслаждается и транжирит, существует невидимая, стальная, тонкая и прочная сеть ростовщичества — безмолвная, безымянная и мощная организация тех, кто отказался от всего лишнего и второстепенного и нашел путь к тому, что, по их мнению, единственно существенно и важно в жизни, кто одну свою страсть удовлетворяет за счет многочисленных мелких и крупных страстей и потребностей всего остального общества.

Но большинству посетителей так и не удается начать деловой разговор. Послушная необъяснимому инстинкту. Барышня прерывала человека на полуслове и своим сильным и звонким голосом объясняла, что его направили к ней по ошибке, что кое-какие деньги у нее имелись, но она уже дала их взаймы друзьям. Проситель выходил из этой приемной, зимой — холодной, а летом — душной, расстроенный неудачей, но довольный, что освободился от этой крутой девицы с пронизывающим взглядом и рукопожатием атлета.

Лишь в исключительных случаях дело принимало другой оборот. И подобные случаи она помнила долго.

В один из февральских дней к ней вошла высокая красивая дама, в длинном пальто тонкого черного сукна с дорогим коричневым мехом на воротнике и рукавах. На голове — шапочка из того же меха. Белое нежное лицо с голубыми ясными глазами, мокрое от тумана, слегка зарумянилось на морозе. Она была иностранка, полька по происхождению, но выросла и жила в Боснии. Муж ее, хорват, служил чиновником. Высокомерный, утонченный щеголь, он пользовался репутацией страстного игрока и большого любителя вина и веселых женщин. Барышня знала супругов в лицо, хотя и не была с ними знакома.