Сергей Гаврилов - Закон О.М.а

В гостиничном холле ждала мать. Охранник нервно косился на неопрятную женщину. Олесе стало по-настоящему страшно. Седловицкая стояла на ногах нетвёрдо, из рукава шёл дым от спрятанной сигареты.

- Ну что, невеста, пойдём, говорить будем.

Леся впала в эмоциональную кому. Она послушно вышла из гостиницы вслед за матерью.

- Поехали в Луч. Деньги на такси есть? Вот и хорошо, - в машине Седловицкая высморкалась в грязный платок. - Сиди, доня, спокойно. Не рыпайся. Убивать не буду.

Всю дорогу промолчали. Мать холодными пальцами сжимала Лесино запястье. Мелькнули последние деревья у обочины, на повороте показался кирпичный дом.

- Спасибо, дорогой, - кивнула таксисту Седловицкая и ещё больнее сжала руку дочери. - Рассчитайся, Олеся.

Вышли из машины, старенький «Opel» скрылся за поворотом.

- Ну, невеста, с возвращеньицем, - мать криво улыбнулась и мужским движением, схватив дочь за волосы, резко опустила её голову на своё поднятое колено.

Била долго и жестоко, как били когда-то её в тюрьме по малолетке. Минимум движений – максимум боли. Плотные колготы девушки пропитались жирной грязью, в левом сапоге хлюпало. Последний удар – и скулящий комок упал на дорогу. В руке Седловицкой остался светлый клок волос.

- Сука… попробуй только рыпнуться мне, – Седловицкая сплюнула на снег. - Иди в хату, помойся. Стой, деньги сюда!

Олеся отлёживалась на диване, в комнате с парализованным дедом. Болели рёбра и шумела голова. За стеной, в бабушкиной части дома, о чём-то громко спорили хриплые голоса. Через боль она поднялась и добрела к умывальнику.

Класс! Разорванное платье, синее лицо, рассечённая бровь. Вернулась с первого свидания. Она осторожно провела распухшим языком по верхней десне, грязными пальцами отогнула непослушную губу. Ни хера себе! Два сломанных зуба. Конченая мамашка… Ладно, отец вернётся – расскажу про её хахалей…

Девушка набрала кастрюлю воды, поставила на плиту. От тёплой ванны немного полегчало. Ушибленные ребра болели. Раздевшись, увидела в зеркалеполную картину: ссадины на спине, ягодицах и груди, синяки на животе и царапины от ногтей на горле.

За стеной пьяные голоса становились всё громче. Прислушалась: ничего внятного. Звуки глушила старая лампачевая перегородка. Олеся поднялась на табурет, достала с верхней полки встроенного шкафа старую форму для пасхальных куличей и приложила жестяную банку к стене.

- … от прошлого суда три года осталось. Мне влетать сейчас нельзя, пойдёт год на год с добавкой приговора за прошлое.

- Поищи по деревне. Тысячу всего найти…

- У кого? Все нищие. Я тут ещё должна людям... Пусть, сука, работает. Это ж надо – у стариков похоронные деньги слямзить! Невеста, блин. Я ей устрою медовый месяц!

- Не кипятись. Попробуй надыбать где-нибудь. Остынь до завтра, потом подумаешь. Наливай лучше.

Звяканье стаканов.

С кем это она там? Олеся потерла ушибленный локоть и опять прислушалась.

- Я всё посчитала. Сто гривен с человека, десять клиентов всего… Ерунда! Я в её годы с четырьмя мужиками одновременно в фуре кувыркалась...

- Ну, ты даёшь, Танька. Что, у тебя раньше дыр больше было?

- Дыр, Коля, и в молодости столько же было, а вот здоровья в двадцать лет – немеряно. Когда оно есть – всё получается. Мужики довольны были, все рассчитывались сполна.

- Подумай всё-таки до утра...

- Некогда думать, Коля, три штуки я ему отвезу завтра, а через два дня договорюсь отдать остальные. Коля, приведи мне народ. Всего десять человек. А дальше – продолжим дело. Бабки пополам.

- А условия? Помыться-подмыться?

- Всё есть в её комнате. Водку с собой принесут,закусь… Ну что для них сто гривен? Трамвайный талон! Снимут напряжение, за руль прыгнут расслабленные… отдохнувшие.

- Не знаю, Танька, давай я до утра подумаю. Наливай…

Кранты. Это она с Колей-бригадиром трёт, сучка. Хочет пустить меня на круг дальнобойщикам. Нет, мамочка, у нас каждый сам распоряжается своими дырками…

Олеся натянула старый свитер, джинсы, вытащила из шкафа лёгкую осеннюю куртку и огляделась по сторонам. Паспорт… мобильник… косметичка… деньги... сколько осталось? Макаронова вытряхнула всё из сумки на диван – восемьдесят семь гривен. Голоса за стеной смолкли. Чёрт, не хватит на Киев… Ладно, всё равно надо дёргать.

Тихо открыв окно, она скользнула в темноту. Забор, отломанная в детстве доска, замёрзшие кусты ежевики и… спасительная дорога из подлого дома. Девушка вышла на улицу к магазину, где на конечной остановке парковались маршрутки. Дура, куда я тащусь? Кто там в городе? Сука Маринка?.. Не поеду. Сдаст опять. В Николаеве больше не к кому.