Василе Войкулеску - Монастырские утехи

от меня приказ постричь его. Если не подчинится, я сниму с него игуменский сан и

сошлю в лес, в скит Баламуки.

И он послал указ, чтобы воля блаженного Евтихия выполнялась в точности и

беспрекословно. Игумену делать было нечего, и он подчинился.

Между тем у весны окрепли крылья. Великий пост уже кончался. Пасха в тот год была

поздняя, после Георгия Победоносца. Кукушка в полнолистном лесу уже выкрикивала

своё имя. В небесах белыми косынками колыхались аисты. Пролетали, жалуясь,

журавли. Под крышами келий хозяйничали ласточки... И тёплый ветерок дул с юга, где,

по словам отца Евтихия, простиралось то синее море, которое опоясывает стан земли...

Однажды утром, когда блаженный вместе с учеником отправлялись в церковь, кукушка

прокуковала трижды как раз за его кельей.

— Кукушка прокуковала у нас за спиной,— заметил Евтихий.

Георге только навострил уши.

В полдень кукушка прокуковала снова, как раз когда они с мисками отправлялись за

едою. Но у ученика вдруг схватило живот, и он ушёл в кустарник, где обыкновенно

справлял нужду... Евтихий ждал. Ученик не задержался, а вернувшись, спокойно

принялся за дело. Птица замолчала.

Монахи готовились встретить молитвами, псалмами и хвалами господу богу праздник

Георгия Победоносца. Сердце блаженного учащённо билось. Завтра ученик, которого

вверил ему бог, будет отцом Гедеоном, монахом.

После ранней обедни он благословил его отдохнуть с тем, чтобы на другой день тот

был бодр и силён. Сам он положил голову на жёсткое изголовье и впал в мучительное

оцепенение, как человек, у которого на душе тяжкая забота. Так продремал он

примерно час, в течение которого ему показалось — или приснилось — будто

скрипнуло окно соседней кельи. Потом его стал мучить кошмар: два существа с

чёрными лицами наклонились, чтобы задушить его. «Бесы»,— подумал он и напрягся,

дабы вырваться из когтей страшного сна. Он вскочил. Привидения окружали его со

всех сторон. Жестокое искушение, какого давно уж он не испытывал, надвинулось на

него как-то вдруг, и все грехи, начиная с Валенцы, его обступили. Он забыл об

ученике и о постриге.

Он был застигнут врасплох, у него перехватило дыхание, и всё же по привычке

он вынул свой молоток, схватил таз и, подстрекаемый кольцом теснивших его

чертей, выскочил во двор и ударил в набат. Ученику был заранее дан приказ в

подобных случаях не двигаться. С большим трудом Евтихию удалось отогнать

свору нечистых к келье игумена, где бесы и исчезли под левым окном... Была еще

ночь, но вдали , как сквозь полотно, просвечивал утренний туман. Он поднял

глаза: окно было распахнуто и двое чертей висели там, в узком проёме. Блаженный

помахал перед ними молотком. Увидев, что им угрожают, черти спрыгнули вниз,

будто собираясь на него кинуться. Евтихий наклонился, вынул пистолеты. И бесы

отступили — они повернули к нему спины и бросились прочь. Но разозлённый

Евтихий выстрелил им вслед... Это тотчас же его успокоило — он вернулся в келью и,

обессиленный, уснул...

На другой день — праздник Георгия Победоносца: в церкви зажжены все свечи, братия

в полном составе, служба — в самом разгаре. Ждали только игумена, который

запаздывал.

— Должно быть, неважно себя чувствует,— сказал кто-то.

— У него поясница болела, — подтвердил брат милосердия.— Он призвал меня

вчера вечером, я растирал его спиртом.

Игумен выражал желание немного задержаться. Но такого опоздания не ждали.

— Я поднимусь с братом милосердия, и мы посмотрим, что случилось,— предложил

один монах,— чтобы не потревожить архиерея, который спит в задней келье.

Монахи поднялись на лестницу, толкнули переднюю дверь — закрыта. Спустились,

обогнули здание: задняя дверь тоже заперта. Стучали, кричали, трясли щеколду:

ничего. Подошли к окну: оно открыто и разбито стекло. Они растерялись. Позвали

монаха, который понимал в слесарном деле, и он открыл дверь. Они вошли на

цыпочках, чтобы не потревожить больного, постучали в дверь и прислушались: опять

ничего. Они, робея, её приотворили, потом распахнули и всунули головы.

Трое монахов закричали так, что из церкви, где проходила служба, вся братия

высыпала наружу. Посреди комнаты в луже крови лежал игумен... На шее у него

чернела страшная ножевая рана: его зарезали, как быка. Везде разбросаны вещи,

кровать перевернута, а постельное бельё раскидано, сундуки вытащены, взломаны,