Максим Ехлаков - Солнечные пятна

В храме было темно. Огонь на алтаре давал больше дыма, чем света, густые черные клубы уносились к невидимому своду и уходили в сеть потайных дымоходов, рассеиваясь там, истончаясь и тая. Наверху этот дым никто не заметит.

Учтапишек сидел на подушке перед алтарем, а остальные Верховные, надвинув капюшоны на лица, стояли, образуя живой коридор.

У ан-Надма закололо в боку. Да что это такое, я взрослый человек, чего мне бояться. Учтапишек поднял руку, указывая на место рядом с собой.

Пройдя через зал, ан-Надм опустился на колени и приложился к руке Старика.

— Мир тебе, досточтимый Уетеш-Тапи-Шегем! Да пребудет с тобой сияние Всеотца, да…

— Мы рады тому, что произошло, — старик прервал приветствие. — Мы верили в пророчество, и оно сбылось.

— Воля Всеотца была на это. — Ан-Надм почувствовал, как его голос дрожит.

— Воистину так, ибо Книга не лжет.

Ан-Надм непроизвольно посмотрел на Книгу, лежавшую в стороне на резном пюпитре. Как всегда, над ней корпел полуслепой старик, еще старше Учтапишека, по имени Решем-Цедер. Он был бесноватым и утверждал, что видит в Книге будущее.

— Досточтимый Решем-Цедер! — все уставились на толкователя. — Скажи, что ты видел.

— Досточтимые братья, — речь толкователя была хриплой и шепелявой, как будто он вправду был родом из Урукашты. — Сегодня я читал главу сто семнадцатую, и мне было видение. Ангел пришел ко мне и восстал надо мною, пылая огнем палящим, и рек, и открыл мне смысл этой главы. Я зачту вам ее.

Ан-Надм поначалу считал, что Решем-Цедер безумен. Но годы шли, и он стал замечать, что видения толкователя говорят правду — часто, очень часто, почти всегда. Теперь он уже не сомневался в истинности изрекаемого этой ходячей развалиной.

— Пал больной теленок, и Бык разъярился. Нет преграды, что сдержит его. Народы камня в смятении, народы света негодуют. Солнце встает на востоке и идет на закат, указуя путь. Нечестивые храмы пали, и нечестивые огни погашены, рабы ликуют, освобожденные, под ясным небом. Смерть тысяч уймет скорбь по одному. Из трупа теленка вырастает олива, из мертвой земли злак.

Учтапишек сказал:

— И в чем смысл главы сей?

— Умер сын хана нашего, и нет пределов скорби его отца. Скорби и ярости. Народы всех бейликов Востока негодуют от вести об этой смерти. Но там, на Западе, — Решем-Цедер указал скрюченным пальцем куда-то в стену, — там все преисполнены сомнения и страха. Они подточены изнутри, как гнилое бревно. Нет лучше момента, чтоб нанести решающий удар. Разрушить их капища, погасить огонь, что вечно горит у них — и дым, что скрывает их город, будет рассеян. Мы принесем свет жителям Запада.

Наступила тишина.

— Досточтимые братья, — ан-Надм уже не боялся. — Я чту Книгу, но армия Запада сильна как никогда прежде. Нельзя начинать войну, мы проиграем.

— Книга не лжет, — Учтапишек чуть возвысил голос, и ан-Надм почувствовал себя крайне неловко, как будто его уличили в краже на базаре. — Запад силен, но сейчас мы сильнее. Что есть у них? Оружие? А что у нас? У нас есть гнев. Слабый в ярости одолеет сильного. У нас есть время. Мы готовы к войне, а они нет. У нас есть Книга. Значит, с нами Истина.

— Сейчас подходящее время, — продолжил Решем-Цедер. — Войско ангелов развернуло знамена. Трубы играют и бьют барабаны. Джинны и шайтаны в страхе бегут сияния вечного солнца и прячутся в пустынных углах земли, но не будет им спасения. Кому, как не людям Востока вновь разлить свет Истины на земле?

Решем-Цедер умолк и указал кривым пальцем на стену, где красовалось золотое солнце с искривленными лучами и точкой в середине.

— Хан должен выступить сейчас. — Учтапишек говорил спокойно, но в голосе его чувствовался металл. — Или он выступает сейчас — и пожинает славную победу, или не выступает…

Ан-Надм вопросительно поднял бровь. А вот это нехорошо.

— И войска поведут другие.

Кальян получился скверным. Ан-Надм не сделал и трех затяжек, закашлялся и отослал стольника прочь.

Беда.

Он встал, прошелся по комнате и снова сел.

Известие о яде в теле наследника грызло его изнутри, как термит. Кто-то злоумышлял против отпрыска хана! Немыслимо!

Погоди-ка. Но ведь ты же его сам и убил.

Да, я убил. Но я сделал это ради блага страны. Это убийство развяжет нам руки, даст возможность сокрушить нашего вечного врага, притворившегося другом. И потом, я сделал это благородно. Озхан видел свою смерть.