Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т. 16. Доктор Паскаль

Не спуская глаз с цыпленка, который жарился на вертеле, Фелисите продолжала тихо, озабоченно:

— Ах, голубушка, ведь главная помеха на пути моего несчастного сына в царство небесное — эти ужасные бумаги, которые он оставил наверху, в шкафу. Я диву даюсь, как это гром небесный еще не испепелил их. Если мы выпустим такую заразу из рук — позора не оберешься! И Паскаль будет гореть за это в адском пламени!

Мартина слушала ее, мертвенно побледнев.

— Так, по-вашему, сударыня, уничтожив бумаги, мы сделаем доброе дело и поможем душе хозяина обрести покой?

— Господи! Да как же иначе!.. Будь только у меня в руках эти мерзкие бумажонки, я тут же бросила бы их в огонь… И, поверьте, вам не понадобилось бы для растопки сухих виноградных лоз, — одних рукописей, что лежат там, наверху, с лихвой хватило бы, чтобы изжарить трех таких цыплят, как этот!

Служанка взяла половник и стала поливать жаркое. Теперь, казалось, и она что-то обдумывала.

— Да беда в том, что у нас их нет… Я даже слышала о них разговор и могу передать вам его, сударыня… Когда мадемуазель Клотильда поднялась в спальню, доктор Рамон спросил, не помнит ли она, какое распоряжение получила, наверное, перед своим отъездом; она сказала, что помнит и должна сохранить только папки, а все остальные бумаги отдать ему.

Фелисите задрожала, невольно выдав свое беспокойство. Ей померещилось, что бумаги ускользнули от нее, и теперь она решила заполучить не только дела, но и все исписанные доктором странички, все эти неизвестные сочинения, подозрительные и непонятные, которые были чреваты скандалом, — так подсказывал этой тщеславной старой даме ее ограниченный, фанатический ум.

— Надо действовать! — вскричала она. — И действовать нынче же ночью… Завтра, вероятно, будет слишком поздно.

— Я знаю, где ключ от шкафа, — подтвердила Мартина вполголоса, — доктор Рамон объяснил барышне!

Фелисите тотчас насторожилась.

— Ключ! Где же он?

— Под подушкой, в головах у хозяина.

Несмотря на пламя разгоревшихся виноградных лоз, по комнате как бы пронеслось холодное дуновение; и обе женщины умолкли. Слышно было только потрескивание жира, стекавшего с цыпленка в кастрюлю.

Поспешно проглотив обед, г-жа Ругон поднялась наверх вместе с Мартиной. Теперь они больше не шушукались, между ними установилось полное согласие, — было решено любым способом завладеть бумагами до рассвета. Самое простое взять ключ из-под подушки. Безусловно, Клотильда в конце концов заснет. У нее слишком измученный вид, усталость непременно ее сморит. Речь идет лишь о том, чтобы выждать. И они принялись за слежку, стали слоняться из кабинета в спальню, все время подстерегая, не смежит ли наконец молодая женщина свои большие, неподвижные глаза. Каждые четверть часа они по очереди подходили к дверям, подглядывая за Клотильдой, или томились ожиданием в кабинете, где стояла коптящая лампа. И так продолжалось до полуночи. Бездонные, потемневшие от безграничного отчаяния глаза Клотильды были по-прежнему широко открыты. Уже близилась полночь, когда Фелисите села в кресло возле постели, решив не оставлять своего поста, пока внучка не заснет. Она не отводила от нее взгляда, с раздражением замечая, что Клотильда ни разу не закрыла глаза, застыв в своем безутешном горе, которое не дает ей уснуть. Тут Фелисите почувствовала, что ее клонит в сон. Отчаявшись, она поняла, что ей не следует дольше оставаться здесь. И снова пошла за Мартиной.

— Это бесполезно, все равно она не уснет, — заявила Фелисите сдавленным, дрожащим голосом. — Надо придумать что-нибудь другое.

Она уже готова была взломать шкаф. Но старинные дубовые доски казались несокрушимыми, железная оковка держалась крепко. Разбить замок? Но чем? К тому же поднимется страшный шум, и его, конечно, услышат в соседней комнате.

И все же она стояла перед толстыми створками, ощупывала их, отыскивая какую-нибудь щель.

— Будь у меня инструмент…

Мартина, более осмотрительная, перебила ее:

— Нет, нет, сударыня! Нас захватят врасплох! Подождите, может быть, барышня уснула.

Она на цыпочках вошла в спальню и тотчас вернулась обратно.

— Ну да, она спит… Глаза закрыты, она не шевелится.

Тогда они пошли вдвоем взглянуть на Клотильду, удерживая дыхание, стараясь, чтобы под ногами не заскрипел паркет. В самом деле, Клотильда уснула, забытье ее было так глубоко, что обе старухи осмелели. И все же они опасались, как бы не задеть молодую женщину, не разбудить, ведь ее стул стоял вплотную к кровати. Вдобавок их пугало само святотатство, и притом чудовищное, — сунуть руку под подушку усопшего и обокрасть его. Не потревожат ли они его покой? Не шевельнется ли он? От этой мысли они бледнели.