Евгений Чириков - Юность

Евгений Николаевич Чириков родился в Казани, в 1864 году, в семье безземельного дворянина Симбирской губернии. Из шести детей семьи Чириковых Евгений был вторым.

О раннем детстве писатель вспоминает в своих, не целиком опубликованных записках, с большой нежностью.

«До десятилетнего возраста я прожил частью в селах, частью в маленьких городах Казанской и Симбирской губерний, на Волге. Пред моими глазами, с первых моментов пробужденного сознанья, развернулась огромная светлая водяная дорога, с манящими в даль синими контурами гор, с безграничным простором лугового и лесного Заволжья».

Семья Чириковых жила исключительно на средства, добываемые отцовской службой. И Чириков, с типичным для этого писателя юмором, рассказывает: «нашим первоначальным воспитателем и педагогом были не специалисты этого дела, а матушка-Волга, улица, общение с детворой всех классов и сословий. Условия нашей детской жизни складывались таким образом, что самим собой осуществлялся завет Некрасова»:

Уже первые шаги гимназиста Чирикова на пути литературном отразили эти, его жизни, «вольные впечатления». Два стихотворения гимназиста Чирикова были напечатаны в 1882 году в «Волжском сборнике» и оба они посвящены Волге.

Но Чириков не считал дату напечатания стихов началом своей литературной карьеры. Стихи ведь пишут все, особенно в ранней молодости. Началом своей литературной деятельности Е. Чириков считает 1887 г. 7 января этого года в казанской газете «Волжский вестник» появился первый рассказ будущего писателя под названьем «Рыжий». Полученные за рассказ 13 рублей 50 копеек были первым литературным гонораром Чирикова. «В те времена это была в нашем семейном хозяйстве значительная сумма», — пишет Е. Н. в своих воспоминаниях.

Восьмидесятые годы недаром представляются нам переходной эпохой в жизни русской литературы. Ушли в лучший мир властители дум — Тургенев и Достоевский. Жил Лев Толстой, но отрицание им всего великого созданного не способно было повлечь за ним молодежь, еще не остывшую в своем активном народолюбии. Антон Чехов еще прятался на задворках литературы, печатал свои юмористические рассказы в «Будильнике» под маской Чехонте. Жили еще идейные вожди русской общественности Чернышевский и Михайловский. За ними следовала молодежь, у них она черпала духовные силы для служения народу, к ним обращалась с просьбой:

Еще не зажигалась на литературном небе звезда Горького.

Об одной из встреч с Николаем Чернышевским рассказывает в своих воспоминаньях Е. Н. Чириков.

За участье в студенческих волнениях Е. Н. был арестован, просидел полгода в одиночном заключении и был сослан на три года в Царицын, нынешний Сталинград.

«В то время, — пишет Чириков, — как я служил смотрителем керосиновой станции, будущий Максим Горький, а тогда Алеша Пешков, служил весовщиком на железной дороге.

Весной я покинул Царицын, уехав оканчивать ссылку в Астрахань. Здесь в редакции газеты я впервые увидел Николая Гавриловича Чернышевского. Он тогда только вернулся из сибирского заточения».

«Старость, — пишет далее Е. Н., — не сделала особенных перемен в этом типичном образе. В то время студенческая молодежь всеми правдами и неправдами добивалась личного свидания с Чернышевским, чтобы спросить автора популярного романа „Что делать“, что именно ей, русской молодежи, делать для блага народа, ибо прежняя вера в террор начала пропадать и фундамент народнической идеологии дал уже много трещин».

Такой же вопрос задал Чернышевскому и юный писатель Чириков.

Чернышевский в ответ привел в пример мужика, которому он однажды захотел помочь донести вязанку дров и, когда вязанка рассыпалась, мужик, вместо благодарности, обрушился на своего помощника с бранью: — Да чорт мне в твоей жалости! Не смыслишь в этом деле, так нечего и соваться.

И Чернышевский, прямо глядя в глаза собеседнику, сделал строгий вывод:

— Говорить и писать мы все умеем, да часто беремся не за свое дело. Учиться надо, тогда самому ясно будет, что делать.

Ответ Чернышевского, не тот, который он дал в своем романе, а личный, молодому Чирикову, стал как бы заветом писателя на всю жизнь. Может быть и без этой знаменательной встречи Чириков остался бы тем же, на всю жизнь, пытливым студентом в универсальной школе жизни. Уже тогда начинающий Чириков понимал свое назначение, как созвучное биение своего писательского сердца с пульсом общественной, бытовой и политической жизни своей родины, но тем значительнее кажется нам сейчас приведенный разговор Чирикова с тем, который более четверти века был властителем дум русской интеллигенции, особенно молодежи.