Фредерик Сулье - Мемуары Дьявола

Я вышла на прогулку с легким сердцем, размышляя только о цели своего визита; в полной задумчивости я подошла к домику работника и, только увидев его жену, бедняжку Марианну, вспомнила, что пришла проведать больного.

— Я была уверена, что вы придете, — проворковала она, — и высматривала вас в окошко верхней комнаты; когда вы свернули с дороги, я вас узнала… Вы так мило беседовали с этим красавчиком на лошади…

Я почувствовала, как краснею, и поспешно пояснила:

— Ах, да… Какой-то незнакомец спрашивал дорогу на кузницу.

— Однако он совсем, похоже, туда не торопится… Добрую четверть часа он торчал на одном месте, словно памятник.

Реплика Марианны еще больше смутила меня; а добрая женщина щебетала как ни в чем не бывала:

— Ко всему прочему, ему очень повезло, правда? И должно быть, он весьма удивился, когда узнал, кто вы такая?

— О! Видит Бог, я ничего ему не сказала, и он принял меня за поселянку…

— Что ж, тем лучше! Если он еще будет на кузнице, когда вы туда вернетесь, то уж точно остолбенеет!

Тут я поняла, что скоро могу опять его увидеть, и пришла в такое замешательство, будто он уже стоял передо мной. Марианна наверняка заметила мое волнение и забеспокоилась:

— Что, этот господин как-то вам нагрубил?

— Да нет, что вы, вовсе нет.

— Ну и умора, однако! Вы не в себе, и этот, как его… стоял там, словно гвоздями прибитый!

Посмеиваясь, Марианна пристально за мной наблюдала; по ее глазам я поняла, что она не верит ни одному моему слову; я обиделась и раздраженно пробормотала:

— Вот что я принесла для вашего мужа, возьмите.

— Ой, спасибо, барышня, спасибо, — с такой искренней признательностью поблагодарила она, что обиды моей и след простыл. — И еще, миленькая, сделайте божескую милость — попросите господина Феликса, пусть он не отдает никому другому место старшего в плавильне; а то капитан уже грозился, что если мой муж в течение недели не выйдет на работу…

— Мой брат не допустит этого.

— Ой, барышня, с тех пор, как господин Бюре доверил руководство мастерскими господину Феликсу, он не желает ни во что вмешиваться…

— Ну хорошо! Я поговорю с капитаном.

— Да, да! Поговорите с ним, — грустно повторила она и, скорее всего, подталкиваемая какими-то тяжелыми мыслями, позволила себе сказать больше, чем хотела: — Замолвите словечко за моего мужика-бедолагу; рабочим при капитане стало хуже… Лишать их куска хлеба только из-за того, что они имели несчастье заболеть… Какой он недобрый, этот господин Феликс… С тех пор как он появился, все так изменилось… Если бы вы знали, как он меня принял, когда я пришла просить аванс! {81}

Она заплакала, а я слушала ее с леденящим ужасом в душе.

— Марианна! — послышался голос работника, лежавшего пластом на своей койке.

Его жена лучше меня поняла, почему он вмешался.

— Ой, простите ради Бога, барышня… — опомнилась она. — Запамятовала я, ведь господин Феликс… Видит Бог, он такой славный… Вы будете так счастливы!

Я вздрогнула. У меня впереди было целых два года, я совсем забыла, что стану женой Феликса. Мне напомнили об этом так внезапно, да еще после такого прямого обвинения его в жестокосердии, что мороз пробежал по коже. Я побледнела и, почувствовав себя совсем плохо, поднялась, чтобы попрощаться.

Марианна засуетилась:

— Ой, барышня, я вас, верно, разгневала чем-то; смилуйтесь — вы же видите, как мы бедствуем… Мне так страшно!

Несчастная опять заплакала, а я вслед за ней. Сегодня, в этом мрачном каземате, у меня полно времени, чтобы разобраться, что происходило в моей душе, но и теперь я не могу объяснить охватившее меня вдруг безысходное отчаяние; я разрыдалась, поскольку ясно, до глубины души ощутила, что никогда не полюблю Феликса. Было ли это знаком, что я готова полюбить другого? Не знаю… Но эта минута открыла мне все будущие несчастья… Марианна смотрела на меня с удивлением, не в силах понять моего горя. Сколько раз, будучи ребенком, я видела, как молоденьких девушек охватывало это внезапное отчаяние, и сколько раз я слышала от стариков, душа которых давно зачерствела, глубокомысленные слова:

«Это все ерунда, причуды молодости — пройдет; надо дать ей капель».

И посылали за врачом.

Так и я в тот момент, когда небо, казалось, приоткрыло завесу над моим будущим, перед лицом охватившего меня ужаса поступила, как те старики; я подавила отчаяние, сдержала слезы и не поверила возмутившейся душе. И нашла причину своих слез:

— Я заболела! Мне дурно!