Пэлем Вудхауз - Что-то не так

– А где мистер Твайн? – спросил он, приходя в себя.

– Вышел купить сигарет, сэр. Скоро вернется. Садитесь, пожалуйста.

Билл сел, но краса уходящего дня выманила его в садик. С этой стороны, как и в Уголке, и в Лесном Замке садик был маленький, и достопримечательности его скоро исчерпались. Полюбовавшись беседкой и птичьей купальней, Билл наткнулся глазами на статую, зажмурился, отвел взгляд и стал смотреть вправо, за ограду, в надежде увидеть что-нибудь более отрадное. Он был вознагражден зрелищем грушевидного джентльмена в преклонных летах. Джентльмен копал грядку.

Копать вообще тяжело, а, если вы еще и вышли из нежного возраста, у вас вскоре заноет спина. Лорд Аффенхем выпрямился, увидел Билла и зашагал к нему. Он всегда радовался случаю обменяться мыслями с ближним.

– Прекрасный вечер, – сказал он.

– Не без того, – согласился Билл.

– Когда-нибудь решали кроссворды?

– Случалось.

– Не знаете часом, как разгадывается «На груди у дамы поблескивал изящный клоун»?

– Боюсь, что нет.

– Так я думал. Знаете что? Эти кроссворды – пустая трата времени. Думать о них противно.

– Прекрасно сказано.

– Жизнь слишком коротка.

– Да, слишком, – снова согласился Билл.

Лорд Аффенхем снял с выступающего подбородка комочек земли и приготовился сменить тему. Сегодня за чаем его глубоко потрясла заметка в вечерней газете. Газеты постоянно открывали ему глаза.

– М-м-м, – сказал он.

– Да? – сказал Билл.

– Вот я вас сейчас удивлю, – продолжал лорд Аффенхем. – Знаете, сколько людей рождается каждый год?

– Где, здесь?

– Нет, везде. В Англии, Америке, Китае, Японии, Африке – повсюду. Тридцать шесть миллионов.

– Неужели?

– Факт. Каждый год в мире прибавляется тридцать шесть миллионов людей. Задумаешься.

– И впрямь.

– Тридцать шесть миллионов! И, поди, половина скульпторы. Как будто мало скульпторов уже коптит небо.

– Вы их не любите?

– Последние люди.

– Все-таки Божьи твари.

– В каком-то смысле, да. Однако они не имеют права на… на такое.

Билл окинул взглядом Обнаженную.

– Конечно, место можно было бы использовать с большим толком, -признал он. – Но ему нравится!

– Он – ваш друг?

– Мы принадлежим к одному клубу.

– Клуб, однако… Принимают кого ни попадя. Который, по-вашему, час?

– Двадцать минут восьмого.

– Уже? Пора отправляться за отбивной.

– За отбивной?

– Ну, в забегаловку.

– Желаю приятного аппетита.

– Э? А, конечно, конечно. Верно подмечено. До свидания, – лорд Аффенхем враскачку заковылял прочь, а Билл, чувствуя естественный подъем после беседы с одним из лучших умов Вэли-Филдз, повернул к дому, откуда только что вышел Мортимер Байлисс.

– Здравствуйте, мистер Байлисс, – сказал Билл. – Вы, вероятно, меня не помните. Билл Холлистер.

Говоря это, он думал, до чего же невероятно старым тот выглядит. Однако при внешности человека, чья сто четвертая весна миновала давным-давно, хранитель Бэньяновской коллекции сохранил душевный огонь, по причине которого его в прежние годы редко приглашали дважды в одно место.

– Билл Холлистер? Конечно, помню. Мерзкий маленький тип, который дышал в затылок, когда я играл в шахматы с вашим отцом. Рыжий обормот с отвратительной улыбкой и, насколько я мог оценить, без каких-либо достоинств. Знаете ли вы, что при вашем рождении мне пришлось стоять насмерть, чтоб не сделаться вашим крестным? Пфу! Еле уберегся!

Билл задохнулся от нежности к Мортимеру Байлиссу.

– Вы много потеряли, – сказал он. – Вам бы еще все завидовали. Незнакомые люди подходят ко мне на улице и говорят: «Вот бы вы были моим крестником!». С той далекой поры я стал много лучше.

– Чепуха. Если вы менялись, так только в худшую сторону. Поразительно, что хоть какая-то девушка на вас взглянула. И тем не менее мне сказали, что вы помолвлены.

– Кто сказал?

– Не вашего ума дело. У меня есть свои источники. Так вы помолвлены?

– Уже нет.

– Хватило ума унести ноги? Это хорошо. А еще я слышал, что вы работаете у старого Гиша.

– Да. Если вы его спросите, он, возможно, ответит иначе, но лично я -работаю.

– А писать бросили?

– Так получилось.

– Чернь не приняла вашего творчества?

– Так я и сказал про себя.

– И внезапно вспомнили, что вам надо есть?

– Вот именно. А благодаря Гишу жить можно. Очень скромно, конечно, никаких излишеств. Откуда вы знаете, что я хотел быть художником?

– Когда я в последний раз видел вашего отца, за год или за два до его смерти, он говорил, что вы едете учиться в Париж, – сказал Мортимер Байлисс, не добавляя, что деньги на это дал он сам. – Я тоже когда-то грезил о живописи, но вовремя очнулся. Много проще объяснять другим, как им писать. – Он направил монокль на тощую фигуру, которая появилась из дома и сейчас спешила к ним.