Сергей Толстой - Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах). Т.1

Неожиданно Вера решает поехать в Москву и даже взять меня с собой. Все мотивы этого решения до времени остаются от меня скрытыми. Впрочем, я настолько рад, что и не пытаюсь докапываться до мотивов. Основной вопрос мне ясен: наше положение, невозможность сидеть дальше в Торжке, письма Санечки, трудное и тоскливое существование на фабрике. Надо что-то решать, на что-то решаться. Но решение кажется ей слишком обязывающим: не хочет, не в силах она взять его полностью на себя одну. Нет у нее привычки самостоятельно принимать такие решения. Ей, пожалуй, и по душе Санечкино приглашение, но именно то, что ей самой хочется ответить на него согласием, и останавливает ее. Как может она взять да и сделать то, что ей самой хочется? Разве мы для того живем? «Научись сперва желать, — говаривал, бывало, отец, — а когда ты уверен, что твои желания действительно направлены к добру, тогда не бойся их. Но не забывай, что наши желания часто стремятся вести нас совсем в другую сторону, а таким желаниям поддаваться не следует». Вот тут и реши!

«…Меня по нетрудоспособности (так как у меня с детства нянькой была вывихнута рука, она и теперь на два вершка короче) освободили от призыва и выдали белый билет. Вскоре меня женили. А там и отец мой умер. Перед смертью он утешал семью, говоря: „Вы слушайте Лавра, он будет хозяин хороший и вас не обидит“. В 1905 году купили в Москве в конторе Розенталь в рассрочку двигатель в 16 лошадиных сил и мельничный постав в шесть четвертей за сумму 3500 рублей. Задатку дали 500 рублей, а остальное выплачивали каждые четыре месяца по 600, с начетом восьми процентов годовых…

…Было очень обременительно, весь капитал мы истратили, и, так как нигде в банках не состояли, приходилось занимать у крестьян, причем, занимая 100 рублей, векселя давали на 200, а тут еще у всех были „волоски на дубах“: начали радоваться, что мы прожили отцовский капитал, даже много раз проходили резкие слухи, что отцовская земля будет продаваться с торгов за наши долги и предприятия. Поехал я ходатайствовать о зачислении меня в „Общество взаимного кредита“. В это время брат (сам за мельника), как получит за размол — посылает за водкой, а против мельницы уже образовался довольно большой шинок… Во время моих отъездов брат так пил, что ни дня не находился в трезвом состоянии, и однажды попал в мельничную шестерню, где ему поломало ребра и сильно его искалечило, так что попал он в больницу…»

Строчка за строчкой создается «автобиография Лавра». Ей так и не суждено быть оконченной. Дописывать ее будет жизнь. Однако и так уже ясно, что Лавр обречен историческим процессом и что его брат представляет собой куда более прогрессивную фигуру.

— Дошли домоту! — произнесла Аксюша и скептически самоосуждающе поджала губы, поглядывая через избисеренное мелким осенним дождем окно конторы на мертвые черные сучья хворостяной изгороди, окружившей истоптанные гряды капустного огорода Лавра. Кочаны были уже срезаны, и лишь кое-где в набухшей влагой жирной земле белели измазанные грязью кочерыжки. Через закрытые окна конторы к нам доносился ритмичный перестук двигателя, и над лесом, цепляясь за еловые вершины, плыл разорванный буровато-желтый дымок, поднимавшийся из высокой железной трубы спичечной фабрики.

Загадочное «домоту», уже не раз и раньше слышанное мною, давно стало чем-то привычным, хотя до конца так и не раскрытым. Всегда, как бы ни было нам плохо и трудно, оно отодвигалось от нас куда-то дальше и звучало мрачным обещанием. «Дойдем домоту», — говорила Аксюша мрачно. И теперь оказалось: дошли. Только спустя еще насколько лет раскроется мне загадочный смысл этого таинственного слова; оно распадется на предлог и существительное, и «мату» окажется дательным падежом шахматного мата, поставленным здесь вместо родительного по правилам народной этимологии. Узнается и вторая половина мудрого изречения. В целом оно, оказывается, звучит так: «дошли до мату, нет ни хлеба, ни табаку».

Действительно, теперь уже дошли. Но как слабо и неубедительно было прочтенное таким образом, а на самом деле сказочное и проникновенное «домоту»!

Нет, Аксюша не преувеличивала. «Домоту» подступило одновременно отовсюду. Лавр косится и, подло улыбаясь в мокрые от дождя рыжие усы, только накануне напоминал мне, что пора нам и освобождать помещение конторы, — «домоту». Правда, когда я, удержав слезы обиды, с серьезностью взрослого спокойно сказал (а хотелось ответить резко и со злостью), что пока отпуск сестры еще не кончен, то она считается на работе и имеет право занимать это помещение, а когда она вернется, мы немедленно выедем, Лавр не нашел возражений и, хмыкнув носом, пошел дальше, но все-таки испортившиеся как-то сразу и непонятно отчего отношения были несомненным «домоту». Хлеба мы с Аксюшей не едим уже вторую неделю — мука кончилась — «домоту». Молоко жена Лавра дает в долг неохотно и потихоньку от мужа — «домоту». Того и гляди пойдет снег, и в лесу грибы кончатся — что тогда делать? А Вера, как уехала в Москву, а оттуда — к Санечке в Макарьев, так и не откликается, словно позабыла о нашем существовании… Кругом, со всех сторон — «домоту».