Синклер Льюис: Вещи

Послушно глядел он туда, куда она указывала, вежливо повторял, что все «здорово шикарно», но ни на минуту не стал прежним Стэси, товарищем ее детских игр. Священный дух доверия убит, искалечен, мертв, — билось у нее в груди, в то время, как она выпевала любезным голоском благовоспитанной барышни:

— Гляди, Стэйс. Правда, прелесть?

Существует поверье, что иногда наиболее злобными привидениями становятся души людей, при жизни добрейших и всеми любимых. Как ни мертва уже казалась эта старая дружба, она должна была пройти еще одну ужасную стадию. Начав с того, что он простой честный парень и гордится этим, Стэси кончил откровенным хвастовством. Они сидели в маленькой гостиной, меряясь взглядами. Обоим было не по себе. Тео старалась не забывать, что он просто смущен. Она хотела прийти ему на помощь, но она устала… устала отстаивать его перед всеми, устала сражаться с ним за их дружбу.

— В конторе работа так и горит у меня в руках. А вечерами я изучаю бухгалтерию и банковское дело. Посмотрела бы ты на старичину Стэси! Эти богачи еще разинут у меня рты от удивления! И я хорошо знаком с главным бухгалтером Национального Лесного банка. Он почти что обещал мне там место, и с лучшим жалованьем, как только я захочу.

Он не говорил о том, что собирается дать железной дороге и банку… только о том, что он собирается получить от них. У него, по-видимому, не было никаких планов насчет процветания Вернона, но были вполне определенные планы насчет обогащения Стэси Линдстрома. И, как это свойственно юнцам, когда они разойдутся, он приплел одно за другим имена всех важных особ, с которыми когда-либо встречался. Какое бы направление ни принимал разговор, Стэси, увы, стремился только к одному: упомянуть их всех.

Ему понадобилось целых полчаса, чтобы удалиться, не теряя своего достоинства.

— Ненавижу его. Он считает меня снобом. Мне и так тяжко было все время извиняться за то, что я богата, а он даже не захотел мне помочь. Он… О, я ненавижу его! — рыдала Тео у себя в спальне.

Прошла неделя, прежде чем ей снова захотелось видеть Стэси; прошел месяц, прежде чем он зашел к ним. К этому времени она привыкла обходиться без него. А вскоре она привыкла обходиться вообще без друзей. Она осталась одна. Дженет уехала на Восток в колледж, не колледж, а маникюрный салон — сплошь замша, целлулоид и розовая пудра… сплошь розы и мурлыканье, и верховая езда, и чтение милых маленьких книжечек по искусству. Тео всегда восхищалась своей старшей сестрой. Она бывала счастлива, когда Дженет поручала ей выстирать перчатки или продеть ленты. Теперь ей не хватало этого. Не хватало ей и старого коричневого домика и пахнущей соломой собачьей конуры на дворе, в которой проживал грязный, приветливый, воспитанный старик сеттер. И дерево, куда могла назло всему свету забраться снедаемая тайной тоской молодая девица.

Не только Дженет и Эдди Варне — большинство друзей Тео бежали из семейного рая в колледж. Тео хотела последовать их примеру, но миссис Дьюк запротестовала: «Неужели меня покинут сразу обе мои девочки». Уже не ребенок, еще не взрослая женщина, Тео была одинока. Она скучала по играм; она скучала по домашней работе.

В прежние времена, когда их единственная служанка уходила вечером гулять, Тео с наслаждением плескалась в играющей всеми цветами радуги мыльной пене или до блеска протирала стаканы. Но служанка уже не уходила вечерами, и самой служанки тоже не было. Вместо нее были горничные, не одна — целых три, и слуга, который следил за паровым отоплением и садом и вставлял вторые рамы в окна. Старшая из женщин, Лиззи, со злым ртом и рыбьими глазами, совмещала должности домоправительницы и кухарки. Лиззи всю жизнь служила в Лучших Домах. Она следила за тем, чтобы ни другие слуги, ни Дьюки не распускались. Она бы упала в обморок, увидев, что хозяева ужинают в воскресенье на кухне или что Тео моет посуду.

Мистер Дьюк делал вид, будто его радует, что у них есть истопник и ему не нужно больше надевать комбинезон и черные кожаные перчатки и выгребать золу из топки. Когда они жили в убогом коричневом домике, это было его любимое развлечение перед ужином. Как агент по продаже недвижимого имущества он ничем не выделялся среди всех прочих. Как истопник он был мастером своего дела, умелым хирургом. Все операции в топке он производил с редким искусством, читая в то же время лекцию о своих методах перед аудиторией восхищенных молодых слушателей.