Ярослав Ивашкевич - Хвала и слава Том 1

Спыхала не ответил. «Опять это «не спешите с выводами», — думал он. — Мало мне Ройской. И какой он там композитор? Так, богатый дилетант». Впрочем, этих оскорбительных для Эдгара мыслей он не высказал. Эдгар, возможно, догадывался, что Спыхала думает о нем не слишком доброжелательно, но по-прежнему улыбался. Несмотря ни на что, он чувствовал большую симпатию к этому неуклюжему молодому человеку, хотел бы многое объяснить ему, но в то же время понимал, что пока это невозможно.

— Вечером приезжает моя сестра, — сказал он только. — Вы не хотите поехать со мной на вокзал встретить ее?

— Спасибо, — сказал он равнодушно, — я предпочитаю встретить панну Эльжбету дома.

Эдгар вздохнул и закурил новую папиросу. Разговор с этим надутым учителем не клеился.

Все в доме были озабочены приездом Эльжбеты, и никто не заметил, что Юзек не вернулся из города к ужину. Да и ужин прошел кое-как, на скорую руку. Сегодня все утратило значение — ждали прославленную певицу.

Перед домом стояла двуконная пролетка, поданная Эдгару, чтобы ехать на вокзал. Пани Шиллер в волнении курила папиросу за папиросой.

Раздраженный общим настроением дома, остро чувствуя себя здесь чужим, Спыхала сидел за столом, уставившись в пустую тарелку. Становилось темно, медленно угасало море, еще поблескивавшее сквозь окна столовой. Наконец зажгли лампы. Говорила одна Ройская, беспокойно поглядывая при этом на дверь:

— Счастливица ты, Паулинка, у тебя такие необыкновенные дети. Такие выдающиеся!

Пани Паулина, подняв крупную голову, смотрела, щурясь, на лампу, привлекшую множество мошек и мотыльков, и молчала.

— Эдгар пока еще не так знаменит, как он того заслуживает, — не умолкала Ройская, — но Эльжуня! Я недавно читала вырезки из газет, которые она прислала. Какой успех, какая слава! Ее последние выступления в Венской опере — это же настоящий триумф. А мой…

Пани Шиллер взглянула на часы, потом на сына.

— Не пора ли уже ехать, Эдгар? — спросила она нерешительно.

Молча поднявшись из-за стола, Эдгар склонился к руке матери. В этом жесте было и прощание, и нежность, и готовность ехать. Улыбка скользнула по слегка побледневшему лицу Эдгара: он и сам испытывал нетерпение и волновался. Ехать, конечно, было рано. До прибытия поезда оставалось еще два часа.

Разговаривая с подругой, Ройская с плохо скрываемым беспокойством поглядывала на Спыхалу. Наконец тот встал и сказал:

— Пойду пройдусь к трамвайной остановке, может, Юзека встречу.

Ройская поблагодарила его взглядом и снова вернулась к тому, что занимало ее мысли:

— Мои мальчики такие посредственные, такие обыкновенные. Я очень люблю их, прямо-таки безумно люблю, но иногда завидую тебе, Паулинка. У тебя талантливые дети. А моя бедная Геленка…

— Да, — серьезно ответила Шиллер, — но с необыкновенными детьми приходится очень трудно.

Спыхала вышел из дому и по пыльной дороге, меж все тех же неизменных акаций, направился к остановке. Дача Шиллеров была расположена невдалеке от так называемого Среднего Фонтана. Трамваи из Одессы ходили сюда с большими интервалами. Было еще очень душно, вечер не принес прохлады. Идя под сенью акаций, Спыхала с радостью подумал, что через несколько дней он войдет сюда, в этот теплый и чистый сумрак, вместе с Олей. «Еще совсем дитя, и такая красивая, добрая», — думал он. Переждав два трамвая, Спыхала вернулся на дачу. Юзека все не было.

В растворенные окна столовой долетал шум моря. На столе на серебряных подносах лежали сливы и арбузы. Для Эльжуни был приготовлен прибор. Обе матери молчаливо сидели за столом. В углу шумел самовар, слуга в белой куртке сновал по комнате. Все дышало тишиной ожидания.

Спыхала уселся в большое кресло и, не выпуская изо рта папиросу, вздремнул, наверно, потому что не заметил, как прошло почти три часа. Было уже одиннадцать.

Перед домом раздался стук коляски, слуга Грегорко бросился в прихожую, туда же поспешили дамы. Казимеж остался в столовой. Под окнами не утихали движение, шум, голоса, в дом вносились чемоданы, слышался незнакомый женский смех, и наконец все вошли в комнату.

Элизабет Шиллер — панна Эльжбета — была небольшого роста, хорошо сложена. Голубые, чуть навыкате глаза ее скользнули по незнакомому юноше. Красивым, низким, чуть хрипловатым голосом она оживленно рассказывала о том, что было в дороге, как опоздал поезд, вспоминала о каком-то австрийском кондукторе. Тут же с увлечением занялась фруктами, надкусила одну сливу, испачкав губы сладким соком, вытирала руки, лицо, смеялась, — была счастлива. Она сидела за столом, играла вилкой, ела то, что подавалось, — фрукты, хлеб, шоколад — все разом. Букет темнозолотистых роз Эльжуня бережно отдала на попечение матери.