Иван Франко - Рассказы

Но чу! Что-то плеснуло в воде. Пробежала легкая волна и пощекотала щуку по бокам. Что это? Щука не двигается с места, она прислушивается. Сонная лень еще держит в объятиях ее тело. Но что же это хлюпает в воде? Это не выдра. О, всплеск выдры она знает! Выдра пробирается в воде резко, шумливо, а затем, нырнув, совсем исчезает, бегая по дну, — а тут что-то другое. Щука лежит на своем месте, повернув голову против течения, и ничего не видит. Прислушивается, лениво шевеля плавниками, но ничего не видит. Плеск утих, только поверхность плеса все зыбится, легонькие гребни волн набегают один за другим и тихонько щекочут щуку по бокам, по мягкому чешуйчатому животу. Щекочут, нежат ее, и она будто засыпает опять. Она чувствует себя в безопасности в своем укрытии из сплетенных густых веток, пеньков и коряг. Какой враг заметит се здесь? Кто может к ней пробраться? Кто будет думать, что она тут? Да вот рядом с ней разве не лежит толстая ивовая ветка, такая же серая, такая же скользкая, потому что обросла мохом, такая же прямая и остроконечная, как щука? Сколько раз это полено, занесенное сюда полой водой, было наилучшей защитой для щуки! Глядя издали, подумаешь — два полена лежат у берега. Дяже старый рыбак Сарабрин раза два поймался на эту удочку. Однажды, утомленный долгим и напрасным хождением по реке, идя мимо коряги и заметив оба эти полена, он гневно толкнул их боталом [37] Ботало — длинный шест, которым вспугивают рыбу. и пробурчал:

— Вот еще навождение какое-то, а не полено! Совсем на щуку похоже.

И каково же было его огорчение, когда это вот самое «навождеиие, а не полено», при прикосновении к нему ботала, ударило изо всех сил хвостом и, изогнувшись дугой, кинулось стрелой напрямик, толкнуло рыбака в живот, словно порядочный щенок, и, ударив еще раз хвостом по воде, повернулось и исчезло в глубоком плесе!

— Тьфу ты пропасть какая! — ворчал Сарабрин. — Вот так так! А ведь на самом-то деле это щука была, разрази ее бог! Вот так так! А я-то, дурень, ее еще боталом в нос толкаю, а сачок на плечах держу. Ну, видел ли кто такого дурня, как я, а? Такую большущую щуку да из рук выпустить!

Старый Сарабрин мог легко утешиться. Подобных дураков, как он, встречалось и встречается на свете куда больше, чем ему казалось в минуту гнева.

Вот взять хотя бы к примеру Антошку, сына Сарабрина. Парень уже большой, второй год в пастухах. Казалось бы, есть в голове соображение. А вот с этой же самой щукой случай-то какой вышел.

На прошлой неделе взял его отец с собой на рыбную ловлю.

— Пойдем, Антошка, — сказал он, подозвав его к себе с другого края огромного общественного пастбища. — Вон там, в Горбачевом плесе, есть большущая щука. Я раз чуть было ее саком не поймал, да побоялся, чтоб не прорвала. (Старик солгал. Ему было стыдно признаться, что сам-то ведь он спугнул щуку, приняв ее за полено.) Так вот, достал я бредень. Ступай раздевайся. Закинешь разок-другой, и уж наверняка она будет наша!

Антошка не очень охотно выслушал отца. — Вода холодная! — сказал он.

— Да где там холодная! Гляди, как солнце печет. Вода совсем как нагретая.

— Глубоко там.

— Не бойся! Ты пойдешь мелким берегом, а я глубоким.

Наконец хлопец разделся. Полезли в воду, затянули раз бредень — нет щуки; затянули другой — нет. Идут в воду все глубже, а отец знай все шепчет да наставляет сына:

— Осторожно, хлопец! Смотри! Вот у этих коряг и поставим. Здесь она должна быть. Как только в бредень толкнется, ты тотчас свое крыло подымай!

— Ладно, отец, — говорит хлопец, а сам прямо-таки зубами стучит и весь дрожит, то ли от холода, то ли от нервного напряжения, вызванного ожиданием и страхом, как бы не выпустить такую большую щуку.

Обставили коряги.

— Внимание, хлопец! — крикнул отец, шаря боталом среди веток.

А щука как раз и сидела в той самой заросли. Она видела рыбаков, видела, как они закидывали бредень, но так как дело было после сытного обеда, на который она поймала порядочного линя, то щука убегать и не спешила. Только бульканье воды от ботала неожиданно ее напугало, и она изо всей мочи ударилась головой в сеть.

— Подымай! Подымай! — вскрикнул старик отец. — Щука есть!

А как же, есть! Парнишка от страха и холода потерял соображение, и вместо того чтобы тащить нижний конец в правую сторону, он поднял его в левую и открыл шуке широкие ворота. Она только раз булькнула, показала Сарабрину хвост и шмыгнула куда глаза глядят. А старик стал, как приговоренный.

— Ну, Антошка, — промолвил он, — я думал, что как умру я, то не станет на свете самого большого дурака. А теперь вижу, что оставлю после себя еще большего.