Вулф Том: Мужчина в полный рост (A Man in Full)

«„ГранПланнерсБанк“. Лавина долгов. Сход начался», — подумал кэп Чарли.

Какое-то время машины еще ползли по Пидмонт-авеню… мимо Десятой улицы… выше по склону… мимо Пятнадцатой… Но потом остановились, запнулись, замерли, увязли как в трясине, влипли в асфальт без всякой надежды сдвинуться… оба ряда, и правый, и левый… все четыре полосы. Ни туда, ни сюда. По всей Пидмонт-авеню — никакого движения. Нет и не предвидится. Вдруг как летчики из кабин истребителей, в сумерки субботнего вечера начали выскакивать чернокожие парни и девушки. Они так и сыпались: из машин с откидным верхом, из мощных авто, из «джипов», «эксплореров», «универсалов», из спортивных автомобильчиков хищного вида, из пикапов, машин с прицепами-домами, автомобилей с задней дверцей, «ниссанов максима», «хонд аккорд», «БМВ» и даже из простеньких «седанов».

Роджер Белл по прозвищу Белый, — а именно оно, это давнее прозвище, которое приклеилось к нему еще с Морхауса, вдруг всплыло в голове, — Роджер Белый обалдело таращился в лобовое стекло своего «лексуса». Прямо перед ним, на соседней полосе слева, из окна пассажирского сиденья кричаще-красного «шевроле камаро» показалась ножка в голубой джинсовой штанине модного, сильно потертого вида. Ножка девушки — маленькая, карамельного цвета, обутая в сандалию из пары ремешков. Мгновением позже показалась вторая ножка, затем бедра, плоский, открытый живот, узенький топ, плечи и длинные, волнистые черные волосы с изумительным рыжеватым отливом. Вот она, юность! Девушка даже не потрудилась открыть дверцу — перекатилась из окна «камаро», как прыгун в высоту перекатывается через планку.

Едва коснувшись асфальта, девушка принялась танцевать, выбрасывая локти, раскачивая прелестными узкими бедрами, двигая плечами и встряхивая шикарными волосами.

«Двигай булками!»

Рэпперский припев грохотал из «камаро» с такой силой, что даже сквозь поднятые стекла «лексуса» Роджер Белый отчетливо слышал непристойное причмокивание, сопровождавшее каждое слово.

— гортанным голосом пел, проговаривал речитативом, монотонно бубнил или как там еще это называется, Доктор Рэммер Док-Док, исполнитель в стиле рэп, если его вообще можно назвать исполнителем.

пела группа, больше напоминавшая сброд сексуально озабоченных наркоманов. Только такой человек, как Роджер Белый, мог наивно предположить, будто озабоченных наркоманов хватит на то, чтобы собраться, да еще и спеть хором. Однако Доктора Рэммера Док-Дока он действительно узнал — тот был так популярен, что даже юрисконсульт сорока двух лет, ведущий самый что ни на есть добропорядочный образ жизни, не мог не слышать его. Сам Роджер предпочитал Малера и Стравинского; он бы с удовольствием специализировался в Морхаусе по истории музыки, да только такая специализация вряд ли сгодилась бы чернокожему выпускнику колледжа для поступления на юридический факультет. Все это пронеслось в голове Роджера Белого за долю секунды.

Каждый раз, когда сброд наркоманов тянул свое «бу-у-улка-ми», девушка развязно подмахивала бедрами. Она была великолепна. Джинсы сидели на ней так низко, а узенький топ так высоко, что Роджер запросто мог рассмотреть светло-карамельный живот с проколотым пупком, похожим на любопытный глазик. Девушка была не темнее, чем Роджер; он тут же распознал этот тип — голубая кровь, хоть и одета девица вызывающе. У нее на лбу написано, что она из обеспеченной черной семьи. Родители наверняка типичные представители верхушки чернокожего среднего класса девяностых, живут в Шарлотт или в Роли, а может, в Вашингтоне или даже в Балтиморе. Достаточно посмотреть на золотые браслеты на запястьях — не одна сотня долларов. А эти распрямленные в мягкие волны волосы — прическа «Boute-en-train», что по-французски значит «заводила», в кругленькую сумму обошлась, жена делает такую же. Милашка… виляет своим задиком… небось, учится в Университете Хауарда, или в Чапел-Хилл, или в Вирджинском… состоит в обществе студенток «Тета пси». Уж эти чернокожие парни и девицы из окрестных университетов! Каждый год, во время апрельских каникул они наводняют Атланту, устраивая Фрикник, вечеринку черных. Съезжаются тысячами — как раз теперь их машины стоят на Пидмонт-авеню, в самой северной части Атланты, исконно белых районах, — высыпают на улицы, в парки, в торговые комплексы, оккупируют центр, улицы делового Бакхеда, блокируют даже скоростные трассы, сходя с ума под луной, которая в это время принимает цвет шоколада, шокируют белую Атланту, загоняя ее по домам, где та отсиживается все три дня, глазея на свое будущее. Однако для черных студентов, вытанцовывающих сейчас перед его «лексусом», понаехать в Атланту все равно что для белых ринуться на пляжи Форт-Лаудердейла, Дайтона, Канкуна или где там те проводят теперь свои каникулы. Только черных пляжи не прельщают. Они стремятся… на улицы Атланты. Атланта — их город, «Черный маяк», как назвал его мэр, где семьдесят процентов — черные. Мэр тоже из черных (между прочим, Роджер и Уэсли Доббс Джордан вместе учились в Морхаусе и состояли в одном студенческом обществе, «Омега дзета дзета»), как и двенадцать из девятнадцати членов городского совета, а также начальник полиции, начальник пожарной службы, почти весь аппарат госслужащих — собственно, вся власть. И белая Атланта истерично, взахлеб трубила об этом Фрикнике, который в белых газетах почему-то писали через «к» вместо «с» на конце, забывая, что слово произошло не от придуманного белыми «bitnik», с этим уничижительным суффиксом «nik», а от вполне нейтрального «picnic». Белая Атланта вопила о том, что черная тусовка орет, грубит, дерзит, беспутствует, что студенты надираются дешевым спиртным, забрасывают улицы мусором, мочатся на газоны горожан (белых!), толкутся на улицах, в магазинах, из-за чего продавцы (белые!) терпят убытки в миллионы долларов. Устраивают такой гвалт, что даже мешают робким брачным играм гиппопотамов в зоосаде парка Гранта. Подумать только, брачным играм гиппопотамов!