Франц Кафка - Процесс

— Это не поспешность, — сказал К., медленно поднялся и встал за спинкой своего стула, — это то, что хорошо и, может быть, даже слишком долго обдумывалось. Это — окончательное решение.

— Тогда позвольте сказать вам всего лишь несколько слов, — сказал адвокат, откинул перину и сел на краю кровати.

Его голые, покрытые седыми волосками ноги дрожали в ознобе. Он попросил К. подать ему с дивана плед. К. принес плед и сказал:

— Вы совершенно напрасно подвергаете себя риску простуды.

— Повод достаточно серьезен, — сказал адвокат, укутывая периной верхнюю часть тела и затем обертывая ноги пледом. — Ваш дядя — мой друг, да и к вам я за это время привязался. Я открыто в этом признаюсь. У меня нет причин этого стыдиться.

Эти трогательные речи старого человека были К. чрезвычайно неприятны, поскольку вынуждали его давать подробные объяснения, которых он предпочел бы избежать, а кроме того, такие речи — он откровенно себе в этом признавался — смущали его, хотя, конечно, никак не могли заставить его изменить свое решение.

— Я благодарю вас за ваше дружеское расположение, — сказал он, — и я понимаю, что вы занимались моим делом настолько активно, насколько это было для вас возможно и насколько вы полагали это полезным для меня. Я, однако, пришел в последнее время к убеждению, что этого недостаточно. Я, естественно, ни в коем случае не стану делать попыток убедить вас, человека, который настолько старше и опытнее меня, принять мою точку зрения, и если я иногда непроизвольно делал такие попытки, то прошу меня простить; дело, однако, как вы сами выразились, достаточно серьезно, и, по моему убеждению, требуется значительно более энергичное вмешательство в процесс, чем то, которое имело место до сих пор.

— Я понимаю вас, — сказал адвокат, — вы нетерпеливы.

— Я не нетерпелив, — сказал К., несколько раздражаясь и менее тщательно подбирая слова. — Еще при моем первом посещении, когда я пришел к вам с дядей, вы могли заметить, что этот процесс не был для меня так уж важен, и, когда мне не напоминали о нем в каком-то смысле насильно, я вообще о нем забывал. Но дядя настаивал на том, чтобы я поручил вам представительство, и я сделал это для его удовольствия. Ну, а после этого все-таки можно было ожидать, что процесс пойдет для меня как-то легче, чем раньше, поскольку полномочия представительства передают адвокату, собственно, для того, чтобы как-то облегчить себе тяжесть процесса. Произошло же прямо противоположное. С тех пор, как вы стали меня представлять, у меня появилось столько забот, связанных с процессом, сколько никогда раньше не было. Когда я был один, я ничего не предпринимал по моему делу, но я почти и не замечал его; теперь же, когда у меня появился представитель и все было подготовлено для того, чтобы что-то происходило, я непрерывно и все более напряженно ожидал вашего вмешательства, но его не было. Я, правда, получал от вас разнообразную информацию о суде, которую я, может быть, ни от кого другого не смог бы получить, но мне этого не могло быть достаточно, когда этот процесс, в буквальном смысле под покровом тайны, подбирался ко мне все ближе.

К. оттолкнул от себя стул и стоял теперь, выпрямившись и засунув руки в карманы сюртука.

— Начиная с некоторого определенного момента времени, — тихо и спокойно [15] Вычеркнуто автором: …словно ожидал проявления каких-то признаков жизни со стороны обвиняемого… произнес адвокат, — в моей практике уже не происходит ничего существенно нового. Сколько уже клиентов, находившихся на подобной стадии процесса, стояли передо мной, подобно вам, и говорили подобные вещи!

— В таком случае, — сказал К., — все эти подобные мне клиенты были точно так же правы, как и я. Этим вы нисколько не опровергаете мои выводы.

— Я не собираюсь этим опровергать их, — сказал адвокат, — но я хотел бы только заметить, что от вас я мог бы ожидать большей способности понимания, чем от других, в особенности потому, что вам я дал более широкое представление о характере этого суда и моей деятельности, чем я это обычно делаю, работая с клиентом. И несмотря на все это, я вынужден сейчас констатировать, что вы недостаточно мне доверяете. Вы не облегчаете мне этим жизнь.

Как этот адвокат унижался перед К.! И без всякой оглядки на честь сословия, которую, конечно, наиболее чувствительно задевало именно это. Но зачем он это делал? Ведь он, судя по всему, был адвокатом с большой клиентурой и к тому же богатым человеком; ни упущенная выгода, ни потеря клиента сами по себе не могли так уж много для него значить. Кроме того, он хворал и сам должен был бы позаботиться о том, чтобы его освободили от части работы. А он, несмотря на это, так держится за К.! Почему? Что это, проявление личного участия по отношению к дяде, или он в самом деле считает процесс К. таким из ряда вон выходящим и надеется в нем отличиться либо перед К., либо — такой возможности тоже никак не следовало исключать — перед своими друзьями в суде? По его виду ничего нельзя было понять, как ни сверлил его К. бесцеремонно-испытующим взглядом. Могло даже показаться, что адвокат намеренно сделал каменное лицо и выжидает, когда подействуют его слова. Но, очевидно, он излишне оптимистично истолковал молчание К., поскольку теперь продолжил: