Франц Кафка - Процесс

— Благодарю вас, — сразу же сказал К., медленно поднялся, посмотрел на фрейлейн Монтаг, потом на стол, потом в окно — дом на той стороне был весь залит солнцем — и пошел к двери.

Фрейлейн Монтаг прошла несколько шагов вслед за ним, словно не вполне ему доверяя. Перед дверью, однако, они оба вынуждены были отступить назад, так как она открылась и вошел капитан Ланц. К. впервые видел его так близко. Это был высокий мужчина лет сорока с загорелым мясистым лицом. Он обозначил легкий поклон, относившийся также и к К., затем подошел к фрейлейн Монтаг и почтительно поцеловал у нее руку. Он был очень проворен в своих движениях. Его вежливость по отношению к фрейлейн Монтаг разительно отличалась от обращения с ней К. Тем не менее фрейлейн Монтаг, похоже, не сердилась на К., поскольку К. заметил — так ему показалось, — что она даже хочет представить его капитану. Но К. не желал быть представленным, он был бы не в состоянии держаться хоть сколько-нибудь дружелюбно ни с капитаном, ни с фрейлейн Монтаг; в его глазах это целование руки связало ее с той группой, которая под видом полнейшей невинности и самоотверженности пыталась не пропустить его к фрейлейн Бюрстнер. К., однако, казалось, что он понял не только это, он понял еще и то, что фрейлейн Монтаг избрала хорошее, но обоюдоострое оружие. Она преувеличивала значение отношений между фрейлейн Бюрстнер и К., она в особенности преувеличивала значение испрашиваемой встречи и в то же время старалась повернуть все так, как будто это К. все преувеличивает. Она явно заблуждалась, К. ничего не собирался преувеличивать, он знал, что фрейлейн Бюрстнер всего лишь маленькая машинисточка, которая не должна долго ему сопротивляться. При этом он сознательно даже не принимал в расчет то, что он узнал о фрейлейн Бюрстнер от фрау Грубах. Все это он обдумывал на ходу, когда, едва кивнув, вышел из комнаты. Он собирался сразу пойти к себе, но короткий смешок фрейлейн Монтаг, который раздался за его спиною в столовой, навел его на мысль, что он, пожалуй, мог бы устроить им обоим, и фрейлейн Монтаг, и капитану, один сюрпризик. Он огляделся по сторонам и прислушался, выясняя, не возникнет ли помехи со стороны одной из окружающих комнат; везде было тихо, только из столовой доносились звуки разговора и из коридора, ведущего к кухне, — голос фрау Грубах. Случай, казалось, благоприятствовал; К. подошел к двери комнаты фрейлейн Бюрстнер и тихо постучал. Никакого шевеления. Он постучал еще раз, но никакого ответа так и не последовало. Она спит? Или в самом деле нездорова? Или это она только потому прячется, что догадывается: так тихо может стучать только К.? К. решил, что она прячется, постучал сильнее и наконец, поскольку стук никакого эффекта не давал, осторожно — и не без ощущения непристойности и, более того, ненужности совершаемого — открыл дверь. В комнате никого не было. Впрочем, комната уже почти не напоминала ту, которую знал К. У стены теперь стояли друг за другом две кровати, на трех стульях у двери были навалены одежда и белье, шкаф стоял открытый. По-видимому, фрейлейн Бюрстнер ушла в то время, когда фрейлейн Монтаг в столовой объяснялась с К. К. был не слишком обескуражен, он почти не рассчитывал так легко поймать фрейлейн Бюрстнер, в сущности, он предпринял эту попытку только назло фрейлейн Монтаг. Но тем мучительнее ему было увидеть, прикрывая эту дверь, что в открытых дверях столовой стоят, переговариваясь между собой, фрейлейн Монтаг и капитан. Они, может быть, стояли там уже тогда, когда К. открывал эту дверь; они совершенно не показывали вида, что, возможно, наблюдают за К.; они тихо беседовали, и их взгляды отмечали движения К. лишь так, как это бывает, когда во время разговора рассеянно оглядываются по сторонам. Но на К. эти взгляды все же легли тяжелым грузом, и он торопливо прошмыгнул вдоль стены в свою комнату.

В один из ближайших вечеров, когда К. проходил по коридору, отделявшему его кабинет от парадной лестницы — в этот день он уходил с работы почти что последним, только в экспедиции в круге света от маленькой лампы еще работали два клерка, — из-за двери одной комнатки, которую он всегда считал просто кладовкой и никогда сам туда не заглядывал, он услышал какие-то стоны. В изумлении он остановился и прислушался, чтобы проверить, не ослышался ли он; некоторое время было тихо, но потом все-таки снова послышались стоны. Сперва он хотел позвать кого-нибудь из клерков: при случае мог понадобиться свидетель, но затем им овладело такое неодолимое любопытство, что он буквально рывком распахнул эту дверь. За ней, как он справедливо полагал, была кладовая. Сразу за порогом валялись старые, вышедшие из употребления печатные бланки и пустые опрокинутые глиняные бутылки из-под чернил. Но в самой кладовке стояли, согнувшись из-за малой высоты помещения, трое мужчин. Свет давала укрепленная на одной из полок свеча.