Эдгар По - Загадочное убийство

– Это правда; и, вероятно, вы помните, что все единогласно присваивали этому голосу слова: Боже мой! В данных обстоятельствах эти слова, по показанию одного из свидетелей, кондитера Монтани, выражали как будто упрек и выговор. На этих-то двух словах я и основал надежду раскрыть окончательно загадку. Какой-нибудь француз знал об этом убийстве. Очень может быть, – даже более, нежели вероятно, – что он совершенно невинен и не участвовал в этом кровавом деле. Орангутанг мог убежать от него. Очень может быть, что хозяин бросился за ним вслед, вплоть до самой комнаты, но что при быстром ходе тех ужасных событий, которые последовали, он не успел его поймать. Животное еще на свободе. Я не буду рассказывать своих дальнейших предположений; даже не имею права давать этим идеям определенного значения, потому что тени размышлений, на которых они основаны, едва имеют достаточную глубину для оценки их моим рассудком; тем более, я не могу требовать, чтобы их понимал другой. Итак, мы назовем их предположениями, и только в таком смысле будет говорить о них. Если наш француз невинен, как я полагаю, в этой свирепости, то он явится сюда по объявлению, которое я оставил вчера вечером, когда мы возвращались домой, в конторе журнала «Le Monde» (листок, посвященный морскому делу, и очень распространенный между моряками). – Дюпен подал мне бумагу, и я прочел:

Объявление. Найден в Булонском лесу утром… числа,… месяца (утро убийства), очень рано, огромный красный орангутанг из породы острова Борнео. Хозяин его (который, по догадкам, должен быть моряк с какого-нибудь мальтийского корабля), может получить обратно эту обезьяну, если представит верное описание ее примет и уплатит сделанные издержки тому, кто поймал и оставил у себя животное. Узнать в Сен-Жерменском предместье, в улице…, дом под №…, в третьем этаже.

– Как же вы могли узнать, – спросил я Дюпена, – что этот человек моряк, да еще с мальтийского корабля?

– Не знаю, так ли, – сказал он, – я не уверен в этом. Но вот ленточка; по ее форме и засаленности, я заключаю, что она служила для завязывания одной из тех кос, которыми так щеголяют матросы. Кроме этого, такой узел редко кто сумеет сделать кроме моряка, и именно мальтийца. Я поднял эту ленточку около цепи громового отвода. Невозможно, чтобы она принадлежала одной из двух жертв. Наконец, если я ошибся в предположении, если ленточка не принадлежит Французу – моряку с мальтийского корабля, то я никому не сделаю вреда этим объявлением. Если я ошибся, то хозяин орангутанга просто подумает, что какие-нибудь обстоятельства заставили меня предполагать это, и даже не потрудится о них подумать. Если же я угадал верно, то дело значительно подвинется вперед. Француз знает об убийстве, и хотя сам в нем невинен, однако не сейчас решится отвечать на объявление, и требовать своего орангутанга. Он будет рассуждать так:

«Я невинен; я беден; орангутанг дорого стоит; – для меня он – целое состояние; зачем же, по каким-нибудь пустым ожиданиям опасности, я потеряю его? Вот он, он у меня под рукой. Его нашли в Булонском лесу, – на большом расстоянии от места преступления. Может ли кто-нибудь подозревать, что дикое животное было убийцей? Полиция совершенно сбилась, – она не могла отыскать никаких следов. Даже если бы нашли животное, то невозможно было бы доказать, что я знал об убийстве, или обвинить меня за это знание. Наконец, и прежде всего, меня уже знают. В объявлении говорится, что я хозяин зверя. Но я не знаю, до какой степени в этом уверены. Если я не потребую собственности, которая так дорого стоит, и которую считают моею, то могу навлечь на животное опасное подозрение. А это была бы очень дурная политика с моей стороны – привлекать внимание на себя или на животное. Лучше всего, отзовусь на журнальное объявление, возьму обратно своего орангутанга, и запру его покрепче, покуда не забудут об этом деле».

В эту минуту послышались шаги на лестнице.

– Приготовьтесь, – сказал Дюпен, – возьмите пистолеты, но не употребляйте их в дело, не показывайте их без моего сигнала.

Ворота были отворены, посетитель вошел во двор и уже прошел несколько ступеней лестницы. Но он как будто колебался. Дюпен живо бросился к двери, но в эту минуту мы опять услышали, что шаги подымаются вверх. На этот раз, посетитель смело шел вперед и постучался у нашей двери.

– Войдите, – сказал Дюпен веселым и ласковым голосом.

Вошел мужчина, очевидно моряк, – высокий, сильный, широкоплечий; в нем видна была смелость поразительная, но, вместе с тем, нисколько не неприятная. Лицо у него было очень загорелое и наполовину закрытое бакенбардами и усами. При нем была толстая дубовая палка, но другого оружия, казалось, не было. Он нам неловко поклонился, и пожелал доброго вечера на французском языке, который, хотя и был испорчен иностранным акцентом, но все еще довольно выказывал парижское происхождение.