Эдгар По: Чёрная кошка

Хотя эта паника и не была возбуждена страхом физической боли, а между тем я не нахожу другого слова для ее определения. Даже теперь, сидя в тюрьме, мне совестно сознаться, что главной причиной этого непонятного страха было фантастическое, невероятное предубеждение…

Я уже говорил, что у нового кота на груди было большое белое пятно неопределенной формы. Но мало-помалу, совершенно незаметно, это пятно стало принимать замечательную ясность очертаний. С каждым днем эта ясность увеличивалась, и теперь оно представляло предмет, который я даже произношу с болезненным трепетом… Это было изображение виселицы… ужасной кровавой машины… машины ужаса и преступления, агонии… и смерти.

Я был мучеником… бессловесное животное было моим палачом, моим мучителем. Увы, я не знал больше покоя ни днем, ни ночью… Днем животное не давало мне ни минуты покоя, а ночью, едва я приходил в себя от гнетущих меня дум, как тотчас же чувствовал на своем лице теплое дыхание ненавистного «предмета» и тяжесть его тела, как неотвязный кошмар, придавливала мне грудь, и я не мог ничем согнать его с моего сердца. Под влиянием этих фактов, остаток добра во мне исчез.

Страшные, темные мысли омрачали мой ум, самые страшные и самые мрачные мысли из всех мыслей. Я стал мизантропом, я возненавидел все живущее и всех живущих. Бедная жена моя безропотно выносила все бешеные вспышки моего дикого и неукротимого характера, которые меня ослепляли во время припадков бешенства.

Однажды она шла вместе со мной в погреб того несчастного жилища, в котором я жил после потери состояния. Кот шел следом и, вертясь между ног, чуть не сбросил меня головою вниз по крутой лестнице. Тут гнев мой вышел из пределов… Я поднял топор и направил неотвязчивому животному удар, который должен бы был убить его на месте… Но удар был отведен женою… Я вырвал мою руку из ее руки, и не помня себя, подстрекаемый бешеной, демонской злобой, ударом топора раскроил ей череп… Она даже не вскрикнула и упала мертвой.

Совершив это ужасное убийство, я тотчас принялся изыскивать средства, как скрыть труп. Я хорошо понимал, что не могу вывезть его из дому, не возбудив внимания соседей. Множество проектов промелькнуло в моей голове. Сначала я думал изрезать труп на куски, уничтожить их огнем. Потом я решился выкопать могилу в подвале. Еще много других способов скрытия представлялись мне возможными; наконец, я остановился на одном… Замуравить в стену мертвое тело, таким же образом, как, бывало, средневековые монахи замуравливали свои жертвы.

Погреб как бы нарочно был приспособлен к этой цели. Стены были выведены с громадными выбоинами и сплошь замазаны слоем штукатурки, которая от сырости еще не окрепла. Кроме того, в одной из стен было пробито нечто вроде ниши, и я предполагал, что, скрыв в это отверстие тело и заложив его кирпичами и известью, я скрою труп от самых внимательных взглядов.

Я не ошибся в своих расчетах. Помощью заступа я разобрал кирпичи, которыми было заложено отверстие, и, поставив тело к стене, придерживал до тех пор, пока не восстановил первоначальную кладку. Достав с большой осторожностью извести, песку и глины, я приготовил цемент, который по виду ничем не отличался от старого, и старательно заделал им все швы кладки. Когда я окончил работу, то с удовольствием мог засвидетельствовать, что успех превзошел мои ожидания. На стене не было заметно ни малейших признаков работы. Я выскоблил и вытер все следы крови и, с торжествующим видом взглянув кругом себя, подумал: ну, кажется, здесь мои труды не пропали даром.

Первой моей заботой было разыскать животное, которое было причиной такого ужасного несчастия, так как я, наконец, решился покончить с ним разом. Если бы я встретил его в эту минуту, участь его была бы решена; но, как кажется, оно, как бы испуганное припадком моего бешенства, старалось не показываться мне на глаза. Я чувствовал какое-то странное чувство облегчения, а так как и ночью оно не возвращалось, то я провел первую ночь, со времени прихода его в дом, покойно, не смотря на тяжелые воспоминании только что совершенного преступления.

Прошло еще три дня, и мой палач не возвращался. Я начал дышать свободнее. Страшилище навсегда оставило мой дом! Значит, я никогда не увижу его более! Какое счастье… Под влиянием этих радостных мыслей даже воспоминания моего тайного преступления тяготило меня гораздо меньше. Хотя и было назначено следствие, но я был уверен, что ничего разыскать невозможно, и потому был совершенно спокоен.