– На самом раскате спуска я зажмурил глаза и не смел открыть их, ожидая смерти и готовясь вступить в смертный бой с волнами океана. Но вот проходит минута за минутою – я жив; чувствую, что перестал падать, и что шхуна идет по-прежнему, как шла она на пенистом поясе водоворота. Я приободрился и опять открыл глаза.
– Никогда не забыть мне того ужаса и удивления, с которыми глядел я вокруг себя. Шхуна будто висела посреди внутреннего ската широкой и глубочайшей воронки, совершенно гладкой и черной, как уголь. Полный месяц, из отверстия, о котором я говорил вам, бросал во всю длину покатых боков ее, вертевшихся с необычайной скоростью, целые потоки золотистого света, почти до самого дна пропасти.
– Сначала я мог рассмотреть одно только это грозное сияние. Но потом, когда собрался с мыслями, глаза мои невольно обратились вниз, в глубину бездны. Ничто не мешало мне смотреть туда. Шхуна висела наклонно на скате воронки. Она хоть и прямо неслась на своем киле, но палуба лежала параллельно к воде, а вода скосилась под углом больше, чем в 45 градусов, потому и выходило, как будто стоял я не на палубе, а на ребрах корабля. Впрочем, не трудно было держаться мне в этом положении, верно от быстроты, с какою несло нас.
– Лучи месяца доходили, кажется, до самого дна пропасти; но я ничего не мог разглядеть там. В глубине лежал густой туман, на котором изогнулась чудная радуга. Туман или брызги происходили, конечно, от столкновения огромных стен этой воронки, при встрече их друг с другом у самого русла. Но кто опишет тот крик, который рвался к небу из глубины этого тумана!
– Когда скользнула шхуна с пенистого пояса во внутрь бездны, мы в тот же миг пронеслись по скату на большое пространство; но потом опускались несравненно медленнее. Шхуна шла не все одинаково. То описывала она небольшой круг по скату воронки, то пробегала всю окружность ее. Однако же, несмотря на медленность спуска, приближение наше ко дну пропасти было очень заметно.
– Посмотревши вокруг себя на эту широкую степь черной влаги, по которой носило нас, я заметил, что не одни мы были в объятиях водоворота. И выше, и ниже нас виднелись обломки кораблей древесные пни, большие груды деревянных строений с целой кучею домашней утвари, изломанных сундуков, досок и бочек… Я уж говорил вам о ненатуральном любопытстве, которое заменило прежний испуг мой. Оно все усиливалось, по мере приближения к страшной развязке. С необыкновенным любопытством наблюдал я теперь за множеством этих вещей, который попали сюда вместе с нами. Рехнулся я, что ли – но только мне было приятно следить за той быстротою, с какой обгоняли они друг друга, опускаясь в непроницаемый туман бездны. «Эта сосна, сказал я один раз самому себе, утонет скорей всех остальных обломков.» Вышло не так. Голландский купеческий корабль обогнал ее и потонул прежде. Сделавши несколько подобных предположение и ошибаясь всякой раз, я дошел наконец, вследствие неверности своих расчетов, до такого размышления, от которого сильно забилось сердце в груди моей.
– Меня поразил теперь не прежний страх, но неожиданная, новая надежда. Она явилась и от воспоминания, и оттого, что теперь замечал я. Мне пришло на ум множество предметов, плавающих у берегов Лофодена, которые были поглощены и потом выброшены Моское-стрёмом. Большая часть их была страшно исковеркана, но некоторые – я хорошо помнил это – остались целы и невредимы. Эту разницу я мог объяснить только тем, что обезображенные осколки принадлежали вещам, совершенно поглощенным хлябью: другие же предметы попали в нее к концу прилива, спустились тише в глубь и не успели коснуться русла, потому что их вынесло отливом. Мне казалось, что они могли быть подняты до уровня океана таким же образом, как опустились в бездну водоворота, не подвергаясь участи своих предшественников, которые попали сюда прежде, а потому и поглощены были ранее. Тут сделал я три важных замечания. Во-первых, что чем объемистее тело, тем спуск его быстрее; во-вторых, что из двух предметов равной величины, тот, который круглее, бежит вниз проворнее; в-третьих, что, при равной длине, цилиндрическое тело опускается медленнее. Я, после уж моего спасения, часто говаривал об этом с одним школьным учителем в нашем околотке, и узнал от него про цилиндр и про сферу. Он объяснил мне то, что я видел тогда на самом деле, то есть, что цилиндр, плавая в водовороте, представляет более препятствия воде для всасывания и тащится ею медленнее, нежели тело, равное ему по тяжести, но какой-нибудь другой формы. [1] См. Архимеда De Jncidenlibus in Fluido. Книга 2.
Читать дальше