Мы были уже семь дней в море, и дошли до мыса Гаттерас, как вдруг нас застигла сильная буря с юго-запада. Мы отчасти были готовы к этому, потому что состояние погоды уже несколько дней нам угрожало. Все было, по возможности, прикреплено наверху и внизу и, так как ветер сильно свежел, то мы наконец из всей парусности оставили только грот-марсель и кливер, да и с тех было взято по два рифа.
В таком положении мы плыли довольно благополучно в продолжение сорока восьми часов; корабль оказался очень хорошим во многих отношениях, слушался руля и не зачерпывал воды. Но ветер свежел и свежел, до того, что наконец превратился в ураган; наш грот-марсель в миг изорвало в клочки, и после прохода двух валов у нас на палубе оказалось так много воды, как будто на нас сверху пролились несколько больших озер одно за другим. При этом мы лишились трех матросов и камбузы, а также почти всех укрепляющих снастей на левой стороне. Мы только что успели опомниться, как и кливер наш разорвало в лоскутья; мы подняли штормовой стаксель, который на несколько часов много помог нам: корабль гораздо устойчивее сражался с морем, чем прежде.
Буря, однако, все-таки бушевала, и не было признаков скорого ей конца. Оснастка оказалась негодной и очень сжатой, и на третий день бури наша бизань-мачта, во время сильного уклонения под ветер, нагнулась, переломилась и упала на борт. Около часу мы напрасно старались ее поднять, потому что корабль сильно качало; труды наши все еще не были увенчаны успехом, когда явился шкипер и объявил, что в трюме четыре фута воды. К довершению несчастья, помпы оказались засоренными и почти вовсе негодными к употреблению.
Все были в смущении и отчаянии. Чтобы облегчить корабль, бросили множество груза за борт и срубили остальные две мачты. С помпами же мы решительно ничего не могли сделать, а течь постоянно и значительно усиливалась.
К заходу солнца ветер заметно стих, море успокоилось; нам представилась слабая надежда спастись в лодках. В восемь часов облака разошлись, и нас осветил ясный полный месяц, как бы ободряя нас в нашем горе своим тихим, задумчивым светом.
После невероятных усилий нам наконец удалось благополучно спустить за борт баркас и высадить в него всю команду и большую часть пассажиров. Они немедленно отчалили, и, хотя много перестрадали в дороге, но все-таки благополучно приплыли в Окракок-Инлет, на третий день после кораблекрушения.
Четырнадцать пассажиров остались с капитаном на корабле, решаясь вверить свою судьбу четверке, небольшой лодке, привязанной за кормой. Я был в числе их. Мы без труда ее спустили, хотя обязаны единственно случаю, что она не ушла ко дну, когда коснулась воды. Наконец четверка двинулась. В ней сидели капитан с женой, мистер Уйатт с семейством, один мексиканский офицер с женой и четырьмя детьми и я с негром, который был у меня в услужении.
С нами не было ничего, кроме самых необходимых инструментов, небольшого количества съестных припасов и платья, на нас надетого: больше и места ни для чего не было. Никому и в голову не пришло спасать что-нибудь. Можно себе представить, каково было наше удивление, когда мы уже отплыли несколько сажен от корабля, и вдруг мистер Уйатт встал на корме и очень серьезно просил капитана вернуться, чтобы взять на нашу лодку его длинный ящик!
– Садитесь, мистер Уйатт, – отвечал капитан, несколько сурово; – вы нас всех опрокинете, если не будете сидеть смирно. Наша лодка уже почти совсем в воде.
– Ящик! – вопил мистер Уйатт, все еще стоя, – ящик, говорю я! Капитан, вы не можете, вы не захотите отказать мне: в нем весу – безделица, самая безделица, уверяю вас. Ради матери, которая дала вам жизнь, ради любви вашей к Всевышнему, ради надежды на ваше спасение, я умоляю вас воротиться за ящиком!
Капитан как будто был на минуту тронут серьезными мольбами артиста, но потом сейчас же опять принял свой строгий вид и сказал:
– Мистер Уйатт, вы просто сумасшедший. Я не могу и слышать, что вы говорите. Садитесь, говорю я вам, а иначе вы опрокинете лодку. Постойте, держите его, не пускайте! он, пожалуй, бросится в воду! от него станется! Ну, так и есть, он погиб.
И действительно, пока капитан говорил, мистер Уйатт бросился из лодки в море. Мы были еще на подветренной стороне от тонувшего корабля, и Уйатт с сверхъестественной ловкостью успел схватиться за канат, который висел от передних русленей. Через минуту он был на борте и бешено бросился в каюту. В это время нас унесло в противоположную сторону от корабля, и мы окончательно отданы были на произвол моря, которое сильно бушевало. Мы сделали усилие, чтобы вернуться назад, но напрасно: лодкой нашей буря играла, как пером.
Читать дальше