Божена Немцова - Дом в предгорье

— Вот погоди у меня, пройдоха! — Но тут же добавил — Ну что ж, пастух он все-таки хороший, хоть и зарежет иногда барана, тут уж ничего не поделаешь!

Богуш дал посмотреть и портрет Катюшки, без утайки поведав, как девушка испугалась.

— Да, болтают такое, — подтвердил хозяин и долго не мог оторвать глаз от рисунка, хотя это был всего лишь набросок. — Фигурой, — произнес он, — фигурой она пошла в мать, а лицом похожа на отца, на бедного моего Юро.

Когда старик возвращал рисунок Богушу, на седых ресницах его блеснула слеза.

— Прежде чем уйду, я сделаю вам такой же портрет, — пообещал Богуш, заметив, что старику это будет приятно.

— Ох, большую радость мне доставите, кто знает, долго ли она еще у нас в доме поживет. Я не собираюсь выдавать ее, как здесь принято — в пятнадцать-шестнадцать лет девушки уже становятся женами, — но если ее придут сватать в зажиточный дом, да жених ей понравится, что я на это скажу? Придется сделать так, как она пожелает. А я бы очень хотел, чтобы она попала в хорошую семью, мы ведь растим ее словно ягодку.

Тронутый этими словами Богуш спрятал рисунок. Близился вечер, пригнали домой скотину, и это прервало разговор о Катюшке. Услышав звон колокольчиков, она вышла из дома и стала подзывать коров по кличкам.

Старик заговорил о своем хозяйстве, сколько доходу оно ему приносит, не преминув после слова «свиньи» добавить: «не при вас будь сказано».

— Так же как у овец, быков, коней, у каждой коровы тоже есть своя кличка, — продолжал он. — Если у нее нрав веселый — она Веселина, если ноги стройные, как у оленя, — Олешка, если пасется у дома — Домашка, и тому подобное.

Спустя некоторое время шум во дворе утих, все угомонилось, и хозяйка позвала ужинать.

— А хворосту уже наготовили? — спросил хозяин у молодежи.

— Эх, и костер будет! — прищелкнул пальцами Зверка. — Как только появятся звезды, пойдем, чтобы разжечь первыми!

Поужинали. Надвигались сумерки. Когда на небе засверкала первая звездочка, собралась молодежь вместе, все принаряженные, и двинулась на Брезову гору. Дочь хозяина, зять, старик и Богуш пошли заодно с молодежью, но только посмотреть. Хозяйка же, тетка и старая Зуза остались не только присматривать за домом, но и чтобы принятыми в таких случаях средствами изгонять злых волшебниц, которые в эту ночь строили разные козни и всячески вредили скоту.

На Брезовой горе, в самом высоком месте среди старых берез и пихт был сложен огромный костер, который до начала праздника стерегли парни.

На юго-восточном склоне горы у ее подножия лежит деревня, от нее через пашни и луга к вершине ведет дорога. С севера гора круто спускается почти к самому берегу Грона, [30] Грон (словацк. Hron) — вторая по длине река Словакии, левый приток Дуная. откуда днем и ночью доносится грохот и стук железоделательных мастерских.

С запада — отвесная стена, голые скалы, но вид на долину Грона до самой Лопеи и дальше открывался великолепный. Молодежь знала, что прекраснее места для костра нет. Когда семейство Медведей пришло на Брезову гору, там уже было много парней и девушек из деревни. Не вся молодежь еще собралась, и с каждой минутой народу прибывало.

Хозяин с семьей и Богуш стали в сторонку под березами, Катюшка пошла к девчатам, а Зверка к парням. Костер подожгли, и пламя мгновенно взметнулось, осветив ближние березы красным светом, разом гикнули парни так, что стало слышно по всей округе. Девушки взялись за руки, образовали вокруг костра хоровод и, медленно двигаясь по кругу, запели:

За этой песней следовало много других, по большей части любовных, которые девушки пели, не останавливая хоровод, пока костер, прогорев, не стал рушиться. Тогда к нему подскочили парни, выхватили горящие головни, стали крутить их над головой, кричать и петь так громко, что гора содрогалась. Тем временем костры вспыхнули и на других горах, от гомона и песен, долетавших оттуда, долина гудела. Когда пламя немного спало, девушки стали прыгать через костер, и каждая старалась прыгнуть как можно дальше, но за парнями им было не угнаться. Сколько при этом смеху, шуток! Девушки дразнили парней, те задевали девушек, кто-то принес еще охапку хвороста, бросил на раскаленные угли, и пламя опять взметнулось ввысь. Девушки снова взялись за руки и запели: